|
«Go heme», «Home, sweet home!» Дом, родной дом! Где ты? Родина! Vaterland!… Все это только имена существительные… Ерунда… Раздеться, догола обнажить все свои язвы, ничего не скрывать, даже самого позорного, и не получать ответа целых два месяца… Плачут не только дети… VI – Все дело в классовой принадлежности, – сказал Серж, когда Патрис рассказал ему о своем посещении летчика романиста Дювернуа. – А между тем, – возразил Патрис, – до сих пор мы понимали друг друга. Между нами всегда было взаимное доверие… А в этот раз он даже разоткровенничался, что совсем не в его привычках, уверяю тебя… И вдруг, когда он заговорил о Монике… об Ольге, я хочу сказать… я почуял врага. – Это вопрос классовый, – повторил Серж, – к тому же Дювернуа определенно из Второго отделения , это ясно. А Ольга имеет такое же отношение к ГПУ, как ты. Когда у женщины необычная биография, ей немедленно приписывают невесть что, – ты сам об этом говорил. А когда эта женщина к тому же еще и русская и не «белогвардейка»… Ясно. Бедная Ольга. Значит, не без причины она стала всех чуждаться. Патрис был в плохом настроении. Ему не хотелось оказаться замешанным в какую нибудь историю. Серж ничем не рисковал, ему все равно нечего было терять, он был коммунистом и потому на подозрении, а Патрис занимал пост, который требовал безупречной репутации. Он не собирался рисковать своей карьерой из за чужих дел, которые его в конце концов совсем не касались. – Да, наверное, у нее есть на то причины, – сказал он таким тоном, что Серж ему ответил: – Иди ты знаешь куда… – Захочу и пойду… – Ну и катись!… – Серж отодвинулся от стола, – они обедали, – и засунул руки в карманы. – Лично я, друг милый, не считал бы преступлением, если бы Ольга работала в ГПУ. Я ее «защищаю» так же, как я «защищал» бы арийца, про которого сказали бы, что он еврей, чтобы напортить ему. Я вовсе не нахожу, что это само по себе позорно, как тебе, может быть, показалось. Когда говорят, что Ольга советская шпионка, это делают не только для того, чтобы причинить ей неприятности, но и для того, чтобы скомпрометировать Сопротивление… Ты прекрасно знаешь, что все мы были подкуплены Москвой… Как суп, нравится? Ну ешь. Патрис снова принялся за суп. Нигде и никогда он не едал таких супов, какие приготовляла мать Сержа. – Ты становишься совершенным идиотом, – продолжал Серж немного мягче, – ты водишься с невозможными людьми – с какими то летчиками, со светскими женщинами… Мало тебе заниматься дерьмовым ремеслом, ты еще выбираешь себе друзей среди наших злейших врагов. Но может быть, у нас с тобой и враги то уже не общие… – Возможно, – сказал Патрис упрямо. Он не позволит Сержу делать из наго дурака. Вошла мать Сержа, неся блюдо, на котором дымилось вареное мясо с гарниром из овощей. Маленькая худенькая женщина с лицом, покрытым паутиной морщинок, сквозь которую глядели глубоко посаженные черные глаза. Глаза Сержа были только слабой копией этих глаз, потому что если про его глаза можно было сказать, что они большие, то глаза его матери были огромны. «Сидите, сидите, Патрис», – сказала она, рокоча русским «р»… Поставив блюдо, она опять скрылась в кухне. Так было всегда, она никогда не садилась за стол с друзьями своего сына, появлялась только, чтобы подать на стол, а после еды уходила в соседнюю комнату, откуда раздавался стук ее швейной машинки. |
