|
Марки были единственной связью Граммона отца с необъятным внешним миром. Патрис был похож на отца во всем, кроме роста: Граммон старший был почти высокого роста, Граммон младший – почти маленького. «Мой маленький бычок, – говорила мать, делая новую отметку на притолоке двери после его возвращения из деревни, – невелик, но крепок!» И она с удовольствием оглядывала его широкие плечи, хорошо развитую грудь, его узкие бедра. – Что мне прочитать о Китае? – спросила г жа Граммон, освобождая Патриса от подноса. – Я не знаю, посмотрим… Телефон! Г жа Граммон пошла к телефону. Телефон был единственным личным вкладом Патриса в дом, все остальное он доверил вкусу матери, даже обстановку своей комнаты. – Пат, тебя… Это был Дювернуа… – Алло! Граммон? Как дела? Я еще не получил ответа от Ольги Геллер… Вы передали ей мою записку? – Конечно, передал… Я же говорил вам, что с ней не легко встретиться. – Да… Так что же мне делать? – Ничего… Либо она вам ответит, либо нет. – Послушайте, Граммон, мне бы все же хотелось ее повидать. – К сожалению, ничем не могу помочь… Кроме шуток, Дювернуа, чего вы от меня хотите? Не рассчитывайте на меня. К тому же я уезжаю в Китай… – Да ну! Вы едете к Мао Цзе дуну? – Не к нему лично. Я еду в Китай, и это чудесно. – Рад за вас… Если вы собираетесь на днях в Вуазен, заезжайте по дороге ко мне. Я возвращаюсь в свою берлогу. – Я сейчас как раз туда еду… Но сегодня там будет вся семья… По традиции в пасхальный понедельник там собираются все, – все Граммоны… – Ну что же, тогда в другой раз… До свиданья, дорогой… Патрис положил трубку, крикнул: «Мама!» – и пошел к ней, распевая во весь голос: Пусть дождик льет, Все равно народ На бульвары пойдет… Г жа Граммон одевалась в своей комнате. Зеркальный шкаф палисандрового дерева был открыт настежь, и видно было, что у г жи Граммон во всем порядок. Внутренность шкафа была очень красиво отделана светлым полированным деревом, и каждый день, открывая шкаф, г жа Граммон испытывала такое же удовольствие, как двадцать пять лет назад, когда она его купила. Уже причесанная, она рылась среди воротничков, шарфиков, платков, перчаток и вуалеток. Ее жакет с раскинутыми рукавами лежал на бледно голубом атласном покрывале постели, а на голубом ковре с розовыми цветами ждали туфли на низких каблуках… – Правда, идет дождь? – спросила г жа Граммон обеспокоенно. – Нет, светит солнце, и на дороге будет полным полно народу! – Мы выедем, как только вернется папа… Беги одевайся… Вот он… Она чувствовала его приближение раньше всех. Теперь и Патрис услышал, как поворачивают ключ во входной двери, раздалось покашливание… Г н Граммон старший вошел с нарциссами в руках. – Поехали? – спросил он. – Это тебе, Алина. – А мы сомневались, – сострил Патрис, – папа, я уезжаю в Китай! – Я тебе сказала, иди одевайся! Патрис пошел в свою комнату, откуда торжествующе неслась та же песня: «Пусть дождик льет…» С незапамятных времен в пасхальный понедельник семейство Граммонов собиралось у кого нибудь из своих в Вуазен ле Нобле. В этом году собирались у Граммона Большого, который только что выстроил новый амбар. У Граммона Большого, родного брата отца Патриса, было пять сыновей, пять белокурых великанов с плохими зубами; одним из них был Дэдэ, друг Патриса. |
