Изменить размер шрифта - +
Марки были единственной связью Граммона отца

с необъятным внешним миром. Патрис был похож на отца во всем, кроме роста: Граммон старший был почти высокого роста, Граммон младший – почти

маленького. «Мой маленький бычок, – говорила мать, делая новую отметку на притолоке двери после его возвращения из деревни, – невелик, но

крепок!» И она с удовольствием оглядывала его широкие плечи, хорошо развитую грудь, его узкие бедра.
– Что мне прочитать о Китае? – спросила г жа Граммон, освобождая Патриса от подноса.
– Я не знаю, посмотрим… Телефон!
Г жа Граммон пошла к телефону. Телефон был единственным личным вкладом Патриса в дом, все остальное он доверил вкусу матери, даже обстановку

своей комнаты.
– Пат, тебя…
Это был Дювернуа…
– Алло! Граммон? Как дела? Я еще не получил ответа от Ольги Геллер… Вы передали ей мою записку?
– Конечно, передал… Я же говорил вам, что с ней не легко встретиться.
– Да… Так что же мне делать?
– Ничего… Либо она вам ответит, либо нет.
– Послушайте, Граммон, мне бы все же хотелось ее повидать.
– К сожалению, ничем не могу помочь… Кроме шуток, Дювернуа, чего вы от меня хотите? Не рассчитывайте на меня. К тому же я уезжаю в Китай…
– Да ну! Вы едете к Мао Цзе дуну?
– Не к нему лично. Я еду в Китай, и это чудесно.
– Рад за вас… Если вы собираетесь на днях в Вуазен, заезжайте по дороге ко мне. Я возвращаюсь в свою берлогу.
– Я сейчас как раз туда еду… Но сегодня там будет вся семья… По традиции в пасхальный понедельник там собираются все, – все Граммоны…
– Ну что же, тогда в другой раз… До свиданья, дорогой…
Патрис положил трубку, крикнул: «Мама!» – и пошел к ней, распевая во весь голос:

Пусть дождик льет,
Все равно народ
На бульвары пойдет…

Г жа Граммон одевалась в своей комнате. Зеркальный шкаф палисандрового дерева был открыт настежь, и видно было, что у г жи Граммон во всем

порядок. Внутренность шкафа была очень красиво отделана светлым полированным деревом, и каждый день, открывая шкаф, г жа Граммон испытывала

такое же удовольствие, как двадцать пять лет назад, когда она его купила. Уже причесанная, она рылась среди воротничков, шарфиков, платков,

перчаток и вуалеток. Ее жакет с раскинутыми рукавами лежал на бледно голубом атласном покрывале постели, а на голубом ковре с розовыми цветами

ждали туфли на низких каблуках…
– Правда, идет дождь? – спросила г жа Граммон обеспокоенно.
– Нет, светит солнце, и на дороге будет полным полно народу!
– Мы выедем, как только вернется папа… Беги одевайся… Вот он…
Она чувствовала его приближение раньше всех. Теперь и Патрис услышал, как поворачивают ключ во входной двери, раздалось покашливание… Г н

Граммон старший вошел с нарциссами в руках.
– Поехали? – спросил он. – Это тебе, Алина.
– А мы сомневались, – сострил Патрис, – папа, я уезжаю в Китай!
– Я тебе сказала, иди одевайся!
Патрис пошел в свою комнату, откуда торжествующе неслась та же песня: «Пусть дождик льет…»
С незапамятных времен в пасхальный понедельник семейство Граммонов собиралось у кого нибудь из своих в Вуазен ле Нобле. В этом году собирались у

Граммона Большого, который только что выстроил новый амбар. У Граммона Большого, родного брата отца Патриса, было пять сыновей, пять белокурых

великанов с плохими зубами; одним из них был Дэдэ, друг Патриса.
Быстрый переход