Но нет, не Ирландия, а она, Кэтрин, вот кто убивает его. При помощи супружеской измены.

Не один мистер Гладстон виноват в этом.

Из Рима пришел эдикт, которого не посмел бы ослушаться ни один из ирландских священников и епископов. Народ, наверное, стал бы бороться против этого эдикта. Но люди не забывали о том, что их лидер был безумно влюблен, и не считали его таким рьяным католиком, как они. И их мощная религиозная закваска забродила в них.

«Все католики, – думала Кэтрин, ворочаясь в постели и глядя на мерцающую луну, медленно проплывающую над темной полоской моря, – сейчас желают одного – его гибели. Если бы Парнелл умер, они устроили бы ему пышные похороны. Но на живого и опороченного в их глазах близостью женщины они обрушатся со всей неистовой жестокостью, на какую только способны из-за своего эмоционального безумия и невежества».

Она всегда понимала это, однако Чарлз почти убедил ее в том, что они для него не имеют никакого значения, в отличие от нее.

Теперь, словно воочию видя его усталое, бледное лицо, склонившееся над листами бумаги и освещаемое тусклым светом лампы, она разобралась, что к чему. Он никогда не одержит победу над своим двойным «я». Он вечно будет преступником и для первой и для второй половины своего «эго». Такое положение было слишком непосильным, чтобы можно было вынести его.

Но ей надо вынести! Она должна! И Кэтрин спустилась вниз приготовить кофе. Дожидаясь в холодной кухне, когда закипит вода, Кэтрин вспоминала о тех далеких ночах, когда она в ожидании его готовила для них еду на огне в камине своей спальни, а потом они сидели вдвоем, наблюдая за полыхающими поленьями, а после предавались восхитительным любовным переживаниям.

То время показалось ей истинным счастьем, несмотря на тревоги и постоянные разлуки. Она вспоминала об их тайных прогулках у реки, о белой розе, которую она когда-то обронила, – ее засушенные лепестки она позднее обнаружила в конверте, который он носил во внутреннем кармане сюртука… она вспоминала об их тайных свиданиях в отелях, о том, как Он украдкой подавал ей в парламенте знак, известный только им двоим, и они незаметно уходили оттуда. Даже смерть малышки Софи теперь, казалось, обретала совершенно особенную и пьянящую, счастливую ауру.

И вот им снова предстоит неравная борьба, а ведь оба постарели на десять лет и устали от постоянного напряжения в своем стремлении быть вместе.

Но сейчас они были рядом. Она пригладила волосы, постаралась сделать спокойное лицо и внесла поднос с кофе к нему в кабинет.

Увидев ее, он поднял глаза от бумаг.

– Почему ты не спишь?

– Ты же знаешь, я не могу уснуть без тебя. Вот, выпей немного кофе. Вижу, ты уже много написал.

– Да. Но надеюсь, что большая часть этого мне не понадобится. Останься со мной, Кэт. Сядь возле камина.

– Там Гроуз. – Она осторожно коснулась спящего пса носком атласной домашней туфельки.

– Гроуз, конечно, изо всех сил старается, но он не может избавить меня от одиночества. – Он откинулся на стуле и пристально посмотрел на Кэтрин. – Только ты можешь это. Разве это не прекрасно, Кэт? Что я нашел единственного человека на всем белом свете, который способен для меня что-то сделать?

– И, несмотря на это, ты оставляешь этого единственного человека спать в одиночестве.

– Не сердись на меня.