— Ты нас не оставляешь?

Я закрыл глаза.

— Конечно, нет, малышка. А теперь положи трубку и спи. Мне надо поговорить с дедушкой.

Голос Джини зазвучал еще бодрей.

— Спокойной ночи, папа.

— Спокойной ночи, милая.

В трубке снова щелкнуло.

— Папа, — сказал я.

— Да, Бернард.

— Я выезжаю. Ты не хочешь что-нибудь передать Мардж?

— Скажи ей, что я молюсь вместе с тобой.

Я положил трубку с чувством горечи. Мардж не позвонила, потому что она знала. Отец позвонил, потому что он знал. Я обманывал лишь самого себя.

Я подошел к Элейн.

— Слышала?

Она кивнула.

— Я отвезу тебя в аэропорт.

— Спасибо.

Я направился в ванную.

— Мне надо одеться, — глупо сказал я.

Она ничего не ответила. Повернулась и исчезла в спальне. Спустя несколько минут вышла оттуда одетой.

Завязывая галстук, я посмотрел на Элейн в зеркало.

Узел получился неважный, но сейчас меня это не волновало.

Ее лицо выражало сочувствие.

— Мне очень жаль, Бред, — сказала она.

— Говорят, если вовремя начать лечение, эта болезнь не опасна.

Элейн кивнула.

— Теперь врачи справляются с ней гораздо лучше, чем когда...

В ее глазах снова появилась боль.

— Дорогая.

Повернувшись, я прижал Элейн к себе.

Она оттолкнула меня.

— Торопись, Бред.

— Я позвоню тебе, дорогая.

Она заглянула в мое лицо.

— Я — и она, — печально сказала Элейн. — Приношу несчастья тем, кого люблю.

— Не говори глупости. Тут нет твоей вины.

Ее широко раскрытые глаза смотрели на меня.

— Не знаю...

— Элейн! — резким тоном произнес я.

Ее мысли вернулись издалека.

— Я буду молиться за его здоровье.

Повернувшись, она побежала к машине.

Я поднялся в самолет и отыскал свободное место у окна. Уткнулся в иллюминатор, но не увидел Элейн. Моторы взревели. Я наклонился вперед и обхватил голову руками. В моем сознании крутилась одна безумная мысль. Если тут и была чья-то вина, то не Элейн, а моя.

Что сказано о грехах отцов?

Мимо стойки прошла монахиня в серой рясе.

— Сестра Анжелика, — окликнула ее девушка.

Монахиня обернулась.

— Да, Элизабет?

— Это мистер Ровен. Вы не проводите его в восемьсот двадцать вторую палату? Там лежит его сын.

Лицо монахини было добрым.

— Пожалуйста, идите за мной, — тихо сказала она.

Мы подошли к лифту.

— После десяти лифтеры уходят, — как бы извиняясь, сказала она и нажала кнопку.

Покинув кабину на восьмом этаже, мы зашагали по выкрашенному голубой краской коридору. Дойдя до просторного холла, свернули в другой коридор. В конце его я увидел маленькую фигурку, ссутулившуюся возле одной из дверей.

Я бросился вперед.

— Мардж! — закричал я.

Когда я приблизился к ней, она подняла свое лицо с резко обозначившимися от утомления и тревоги морщинками.

— Бред! — глухо вымолвила она.

Это был голос человека, пролившего за день немало слез.

— Бред, ты здесь!

Она покачнулась; я поддержал ее.

— Что с ним? — взволнованно спросил я.

Мардж заплакала.

— Не знаю. Доктора говорят, что пока ничего сказать нельзя.