|
Вся Страстная неделя была наполнена событиями. 27 марта, в понедельник, начали говеть. Но и в этот день мирские неприятности не оставили. После обедни приехал Керенский с новостью: дано распоряжение царю и царице находиться раздельно и общаться только в присутствии охраны, даже с детьми. Разговаривать теперь разрешалось только по русски. Царь был удручен, но ничего не сказал. Царица же не выдержала и заметила Жильяру: «Поступать так с Государем, сделать ему эту гадость после того, что он принес себя в жертву и отрекся, чтобы избежать гражданской войны, – как это низко, как это мелочно. Да, – заключила царица арестантка, – надо перенести еще и эту горькую обиду». Через несколько дней этот немилосердный запрет все таки отменили.
В Великий Четверг, 30 го, литургия закончилась около полудня. Царская семья усердно молилась, затем причастились. Днем Николай Александрович вместе с дочерью Татьяной полчаса погулял. Больше не получилось. Кругом было слишком оживленно: толпы народа стекались в царскосельский парк. В тот день там должно было произойти важное событие: власти устроили многолюдную общественную акцию – «похороны жертв революции». В первые мартовские дни в Царском Селе пьяные солдаты несколько дней бесчинствовали, грабили магазины и винные лавки. Одурев от вина и безнаказанности, затеяли беспорядочную стрельбу, в результате – несколько человек погибло. Вот они то и стали «погибшими борцами за свободу», «революционными мучениками», которые были так нужны новым правителям. В Петрограде, в присутствии всех министров и главных деятелей Февраля, подобное действо состоялось за неделю до того, 23 марта (6 апреля). Тогда на Марсовом поле земле было предано 210 красных гробов. Звучали речи, гремели оркестры, и впервые за тысячелетнюю историю России в государственной церемонии не участвовал ни один священник. Наступили другие времена. Подобное же действо решили организовать и в Царском. Но здесь «жертв» было значительно меньше, набралось всего восемь фобов. Обыватели между собой говорили, что среди «жертв» – умершая за два дня до того кухарка и два угоревших от вина вольноопределяющихся. Но данные утверждения никто не рисковал оглашать публично. Все специально устроили так, чтобы лишний раз показать «народное презрение к царизму» и в очередной раз свести свои мелкие счеты с павшим правителем. Для захоронения избрали место прямо в царскосельском парке, в сотне метров от Александровского дворца, на главной аллее, напротив круглого зала, окон церкви и кабинета императрицы. Шествие с красными флагами и с музыкой началось еще в середине дня. Затем зазвучали речи, обличавшие «царский режим», «проклятое прошлое». Все время звучала музыка: траурные марши, революционные песни. Слова их еще мало кто знал, и лишь единичные голоса выводили «Вы жертвою пали в борьбе роковой…», «Отречемся от старого мира…» Эти толпы военных и гражданских, пришедшие на похороны, как на праздник, многие с красными бантами и явно навеселе, уже от всего отреклись. У них не было связи со вчерашним днем. Они всей душой рвались вперед, туда, в зияющую тьму, казавшуюся им светом. Царь и царица видели и слышали происходившее. Чувства горечи и грусти не оставляли. Для них прошлое осталось живым, память о днях минувших давала силы для дня нынешнего. Обитатели дворца готовились к торжественной Всенощной и к чтению 12 Евангелий. Служба должна была начаться в 6 часов вечера. С улицы доносилась музыка, толпы разгуливали в парке, что то кричали и носили красные гробы, опускавшиеся в землю под грохот оружейной канонады. «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят», – повторял батюшка и крестился. Шум стих лишь за полчаса до начала всенощной. На службу собралось около ста человек. Все служащие дворца, некоторые из охраны, приближенные. Все было скромно, благочинно и торжественно. |
