|
Между двумя жилищами была протянута специальная телефонная линия. Но разговоры на расстоянии не могли удовлетворить императрицу. Каждый – или почти каждый – день она наносила визит своей юной приятельнице и проводила часы напролет в этом скромном жилище; две подруги болтали о том о сем, забывая о времени, музицировали, рисовали, мечтали. С самого начала императрица почувствовала, что семейная жизнь у Анны не ладится. Алексей Вырубов оказался личностью неуравновешенной, большим любителем приложиться к бутылке, а главное, не дарил жене ласк, которые она имела бы право получать от нормального, здорового мужа – сказать короче, страдал импотенцией. После года супружеской жизни брак был аннулирован; тем не менее Анна продолжала жить в Царском Селе – неудача в супружестве еще более сблизила ее с венценосной покровительницей. Благодаря своему исключительному темпераменту императрица оказалась буквально опьянена тем, как Анна Вырубова принесла ей в дар всю свою душу без остатка. Она не видела в этом ничего неосмотрительного и всячески поощряла проявления этой неистовой верности. Обе словно бы причащались туманным мистицизмом. По словам нового наставника царских детей швейцарца Пьера Жильяра, Анна Вырубова «сохранила склад души ребенка; ее неудачные опыты жизни чрезмерно повысили ее чувствительность, не сделав ее суждения более зрелыми. Лишенная ума и способности разбираться в людях и обстоятельствах, она поддавалась своим импульсам, ее суждения о людях и событиях были не продуманы, но в той же мере не допускали возражений… Она тотчас распределяла людей по произведенному ими впечатлению на „добрых“ и „дурных“, иными словами, на „друзей“ и „врагов“». Зато юные Великие княжны прямо-таки очаровывают Жильяра: «Старшая из Великих княжон, Ольга, девочка 10 лет, очень белокурая, с глазками, полными лукавого огонька, с приподнятым слегка носиком, рассматривала меня с выражением, в котором, казалось, было желание с первой же минуты отыскать слабое место – но от этого ребенка веяло чистотой и правдивостью, которые сразу привлекали к нему симпатию.
Вторая, Татьяна, восьми с половиною лет, с каштановыми волосами, была красивее своей сестры, но производила впечатление менее открытой, искренней и непосредственной натуры».«Мария Николаевна была красавицей, крупной для своего возраста. Она блистала яркими красками и здоровьем; у нее были большие чудные серые глаза. Вкусы ее были очень скромны; она была воплощенной сердечностью и добротой… Анастасия Николаевна была, наоборот, большая шалунья и не без лукавства. Она во всем быстро схватывала смешные стороны; против ее выпадов трудно было бороться. Очень ленивая, как это бывает иногда с очень способными детьми, она обладала прекрасным произношением французского языка и разыгрывала маленькие театральные сцены с настоящим талантом. Она… умела разогнать морщинки у всякого, кто был не в духе», в общем, главное, что чаровало в этих четырех сестричках, – это их безыскусственная простота, природная доброта и свежесть. Но, пожалуй, с самой большой симпатией пишет он о царевиче: «Я уже готовился кончить свой урок с Ольгой Николаевной, – вспоминает он, – когда вошла императрица с Великим князем Наследником на руках. Она шла к нам с очевидным намерением показать мне сына, которого я еще не знал. На лице ее сияла радость матери, которая увидела наконец осуществление самой заветной своей мечты. Чувствовалось, что она горда и суетлива красотой своего ребенка. И на самом деле, цесаревич был в то время самым дивным ребенком, о каком можно только мечтать, со своими чудными белокурыми кудрями и большими серо-голубыми глазами, оттененными длинными загнутыми ресницами. У него был свежий и розовый цвет лица здорового ребенка, и когда он улыбался, на его круглых щеках вырисовывались две ямочки. Когда я подошел к нему, он посмотрел на меня серьезно и застенчиво и лишь с большим трудом решился протянуть мне свою маленькую ручку». |
