На следующее утро царевич Алексей и его наставник, швейцарец Пьер Жильяр, выехали на автомобиле на прогулку в окрестности Москвы. Когда они вернулись в город, толпа, узнав царевича, остановила авто; сгрудившись, чтобы рассмотреть царевича поближе, люди кричали: «Наследник! Наследник!» Всем хотелось дотронуться до него, обнять. Многие осеняли его крестным знамением. Испуганный ребенок съежился на сиденье; в конце концов Жильяру пришлось вызвать полицию, чтобы освободили дорогу.

Чтобы показать себя достойным того возвышенного порыва, который он увидел в своем обожаемом народе, Николай воспретил казенную продажу водки и решил переименовать Санкт-Петербург в Петроград. Иные ворчуны упрекали его в том, это этим-де он нарушает волю своего великого предка, основателя города – Петра Великого.

Тем временем немцы, развивая наступление, вошли в Брюссель и угрожали Парижу. Верный своему слову, Николай решил облегчить положение Франции, пусть и ценой большой крови. Две мощные армии под командованием Самсонова и Ренненкампфа глубоко проникли на территорию Восточной Пруссии и вынудили противника снять с западного фронта два армейских корпуса и один кавалерийский дивизион и в спешном порядке перебросить их на восточный фронт. Этот маневр, проведенный отборными русскими частями, даст французам возможность одержать победу на Марне и спасти Париж. Но и немцам удалось взять реванш: перегруппировавшись под командованием генерала фон Гинденбурга, они окружили и разбили войска Самсонова в районе Мазурских озер близ Танненберга и вынудили Ренненкампфа к изнуренному отступлению за черту российской границы. Самсонов покончил с собою прямо на поле сражения. Русские потеряли 110 тысяч человек, из них убитыми и ранеными – 20 тысяч и пленными – 90 тысяч. Сообщив французскому послу трагическую новость о гибели армии Самсонова, российский министр иностранных дел добавил: «Мы должны были принести себя в жертву Франции, которая показала себя такой верной союзницей».

Прежде имевший место в публике порыв энтузиазма сменился подавленностью. Очень быстро стало очевидным, что ни интендантские службы, ни Красный Крест не были готовы к такому развитию событий. В Москву и Петроград приходили поезда, набитые ранеными, – кое-как перевязанные, умиравшие от голода, они лежали на соломенной подстилке, а то и просто на голых досках. Выжившие рассказывали, что не все из призванных на фронт резервистов имели винтовки, что артиллерия, которой не хватало боеприпасов, не могла поддержать марш пехотинцев. По их рассказам, Россия была еще менее подготовлена к этой войне, нежели в 1904 году. Само собой разумеется, пресса не имела права ставить под сомнение превосходную экипировку и высокий боевой дух российских воинов. Но в Петрограде, перешептываясь, обвиняли генералов в бездарности, говорили, что на самом деле число убитых гораздо выше, чем о том сообщается, что у царя на роду написаны сплошные неудачи – сначала Ходынка, затем рождение больного гемофилией наследника, Цусима, Кровавое воскресенье, бунты и мятежи, убийства Вел. кн. Сергея Александровича и председателя Совета министров Столыпина, истеричность царицы и появление Распутина… «Чего же вы хотите, господин посол, – сказал Палеологу один из его тайных осведомителей. („Личность эта подозрительная, как все люди его ремесла; но он хорошо осведомлен о том, что происходит и что говорится среди лиц, окружающих монархов“.) – Мы – русские и, следовательно, суеверны. Но разве не очевидно, что императору предопределены несчастья?.. Что император обречен на катастрофы и что мы имеем право бояться, когда размышляем о перспективах, которые эта война открывает перед нами?»

Сергей Юльевич Витте, находившийся до начала конфликта за границей, спешно вернулся в Петроград, чтобы попытаться умолить царя выйти из войны и устраниться из альянса, пока не поздно.