Но тут же гнал от себя эти мысли прочь. Русские революционеры не представлялись ему такими алчущими крови, как французские. При всем своем желании низложения монархии они в глубине души хранили почти что религиозное почтение к царю, оставшееся от предков. „Император все еще необычайно индифферентен и спокоен, – писал Морис Палеолог. – Со спокойным, беззаботным видом он проводит день за перелистыванием газет, за курением папирос, за комбинированием пасьянсов (точнее: головоломок (puzzles). – С.Л.) или играет с детьми. Он как будто испытывает известное удовольствие от того, что его освободили наконец от бремени власти“».
Поначалу тайным желанием Николая было, чтобы Временное правительство позволило ему отбыть с женою и детьми в Крым, к себе в Ливадийский дворец. Там он смог бы воссоединиться с другими членами многочисленного семейства, в том числе со своим дядюшкой Николаем Николаевичем – бывшим Верховным главнокомандующим. Но такая поездка через охваченные пожаром революции губернии представлялась на тот момент немыслимой. Оставалось изгнание за рубежом – Керенский как будто благоприятно относился к этому. Но, увы, доступ в скандинавские страны невозможен из-за немецкой блокады. А что же привилегированный союзник – Франция? До того ли ей, чтобы принимать у себя низложенного императора, когда немцы в 80 километрах от Парижа! 19 марта (1 апреля) 1917 года посол Великобритании во французской столице лорд Берти записал следующее: «Не думаю, чтобы бывший царь и его семья были желанными во Франции. Царица не только по рождению, но и по своим чувствам – истинная boche». Остается Англия, куда легко можно доплыть из порта Романов. Николай – кузен короля Англии Георга V, причем внешнее сходство между ними было почти как у братьев-близнецов. 8(21) марта посол Великобритании в Петрограде сэр Джордж Бьюкенен передал новому министру иностранных дел Милюкову ноту на словах, согласно которой «Его Величество король и правительство Его Величества будут рады предоставить бывшему российскому императору убежище в Англии». Одновременно Керенский получил, при посредничестве датского министра Скавениуса, заверение германского правительства в том, что в этом случае никакая субмарина не атакует британский крейсер с царственными изгнанниками на борту. Казалось, дело сдвинулось. Но никакое решение не могло быть принято до окончания следствия по делу бывшего императора и его супруги, запущенного в России. Более того, рабочие на многочисленных заводах требовали показательной расправы над «вампирами Романовыми». Когда в Москве Керенский выступил перед местным советом, его встретили возгласы толпы: «Казнить царя!» Бравируя перед озлобленностью своих слушателей, оратор гордо ответил: «Этого никогда не случится, покуда я у власти… Я не хочу быть Маратом русской революции!» Но вскоре после этого уже Петроградский совет потребовал заключения бывшего царя в крепость. Среди солдат ходили упорные разговоры, что заговорщики-монархисты готовятся освободить царскую семью. До сознания Керенского дошло, что чем дальше, тем труднее будет примирить народ с отъездом бывшей царской семьи в Англию.
Одновременно с этим и в правительственных кругах Лондона произошел трагический поворот. Явившись пред светлые очи короля Георга, премьер Ллойд-Джорд доложил ему, что страна враждебно относится к идее предоставления убежища бывшему царю и его семье. В случае, если эти нежеланные гости ступят на британскую землю, могут взбунтоваться рабочие кварталы. Причина понятна. В конце июня сэр Джордж Бьюкенен встретился с министром иностранных дел Терещенко, сменившим на этом посту Милюкова, и объявил ему со слезами на глазах, что его правительство, по соображениям внутренней политики, отказывается предоставить бывшему императору убежище. Тот факт, что Николай приходится английскому королю кузеном, а Александра Федоровна – любимой внучкой королеве Виктории, не поколебал твердости Ллойд-Джорджа. |