Он шел домой широко, будто гору с плеч скинул, и вдруг стал, топнул ногою, кулаком махнул:

— Да будьте же вы прокляты, отнявшие мужа у жены и отца у детей!

Ногой давил землю, словно паук смертоносный попал ему под лапоть.

— Господи! Неужто ты их в покое оставишь?

Да и сообразил: князь Мещерский у патриарха на службе. На небо поглядел в смятении. Перекрестился, а рука без силы, без воли.

— Убей меня, Господи! Только неправая нынче жизнь. Не божеская! Я сказал тебе, а ты как знаешь…

Домой пришел тихий. И в жизни потишал, раздумался… Ждал наказания себе господнего. Пождал-пождал да и забыл про свое неистовство.

5

Правитель Москвы, боярин князь Михаил Петрович Пронский, вопрошающе взглядывал на своего соправителя, боярина и князя Ивана Васильвича Хилкова. В Боярской думе ныне сидели сплошь окольничие. Бояре при царе — в походе. Большинство окольничих — люди молодые, усмешечек не таят. Пронского глупое это умничанье все-таки задевало. Щекотливость положения правителей и самой Думы заключалась в том, что все приговоры без одобрения Никона — пустой звук. Хозяин Москвы и царства — Никон. Хозяин — не приведи господи!

Дума на сегодняшний день свое высидела, но распустить ее у Пронского духа не хватало — Никон присылал человека сказать, что будет, ибо дела велико наитайнейшие. И никуда не денешься, приходилось ждать. У Пронского кошки по сердцу скребли. Ох, Никон! Нарочно опаздывает! Ему лишь бы величие свое выказать, ткнуть боярство носом в пол: вот вы кто передо мной, на подножье только и годитесь!

Пауза мучительно затягивалась. Хитрый Хилков дремал. Что ж, лучше уж подремать, чем вызвать недовольство собинного друга царя.

Чтобы пресечь улыбочки всех этих ни за что не отвечающих второстепенных думцев, князь Пронский достал два челобитья по делам ничтожным, решить которые он мог бы своей властью.

Первое дело о дворянине и дворне. Человек небогатый, почти бедный, дворянин получил в наследство огромный московский двор и дворню. Земли и деньги достались другому наследнику. Дворянин углядел в дворне пустых нахлебников, да и средств у него не было, чтобы кормить такую ораву. Среди дворни числились знаменщики, чеканщик и всякого рода строители, но дворянин работы им дать не умел и придумал для этих достойных людей дело самое подлое: велел им кормиться подаянием, а половину собранного — отдавать ему, их господину. Произошел бунт. Впрочем, без особой драмы — крови не пролилось. Дворянин отстегал плеткой беременную бабу, та скинула. Норовистая дворня в свою очередь выпорола дворянина и затолкала в холодный чулан его жену и детей.

Князь Пронский по своей простоте считал, что коли дело огласки не получило, так и слава богу. Большое наказание — многие сплетни. Наказанием дерзких не напугаешь, а только иных, таких же, на ум наведешь. Хотелось князю миром дело кончить: дворня повинится господину, а тот великодушно ее простит. Кто же помянет старое — тому глаз вон.

— Холопов, бичевавших дворянина, простить никак нельзя, — не согласился князь Хилков. — Холопов следует — для устрашения татей — бить на Лобном месте, клеймить и — в Сибирь.

— Всю дворню — в Сибирь! Ныне время неспокойное — война, — сказала свое решение Дума.

— В Сибирь так в Сибирь, — вяло согласился Пронский, — а может, дело до возвращения государя отложить?

— Можно и отложить! — тотчас пошел ему навстречу князь Хилков.

В это время двери Грановитой палаты торжественно раскрылись и в дверях появился Никон.

Стоял, опершись на сверкающий каменьями посох.