|
На востоке небо чуть просветлело. Но еще долго свет был таким слабым, что мы с трудом различали друг друга. Наконец, стало светлее. Наступил день, еще один тоскливый день в этом печальном крае. Набухшие от дождя болота выступили из берегов. Стоило нам увидеть эту картину, как возбуждение стихло, сменилось глубокой тоской. Я не сводил глаз с несравненной Сабины, которая, как путеводная звезда древних мореплавателей, озарила мою жизнь. Наши раны были не настолько серьезны, чтобы задерживаться здесь дольше. Прошел еще один день в этом проклятом месте, под непрерывным изматывающим дождем. Люди все чаще и чаще выказывали свое недовольство. Они держались в стороне, о чем то шептались. Когда я подходил, смотрели на меня с недоверием. Нетрудно было догадаться – зрел заговор. И хотя сам я готов был следовать за капитаном хоть на край света, тем не менее я понимал, что у остальных были достаточные причины для недовольства, и сочувствовал им. Около четырех часов дня Деврез решил, наконец, устроить привал: мы очень устали и должны были позаботиться о раненых, к тому же совершенно неожиданно мы набрели на великолепное укрытие. Посреди равнины возвышалась скала высотой около тридцати метров, сложенная из гнейса. По каменному желобу, который казался делом рук человека, как по тропинке, мы поднялись наверх. На вершине скалы была площадка, откуда вел ход в пещеру. Наклонный пол пещеры был совсем сухим. Эта скальная полость оказалась довольно светлым просторным помещением. После двух суток под проливным дождем прибежище показалось нам ниспосланным свыше. Все выказали желание остановиться тут на ночь, и командир согласился с этим разумным решением. Лошади легко взобрались на холм, и мы все устроились почти что с комфортом, так как, кроме самой пещеры, тут оказались еще боковые ходы, где члены экспедиции даже смогли привести себя в порядок. Поскольку на площадке имелась впадина, в которой образовался маленький пруд, чистой воды у нас оказалось предостаточно. Не прошло и часа, как, перевязав раны и развесив сушиться одежду, мы сели пообедать – доели кусочки холодной вареной оленины – все, что у нас оставалось от последней охоты. Как было бы хорошо выпить горячего чая! Но, увы, мы сидели без огня. – Надо бы принести хоть немного веток, – сказал Алкуэн. – Не успеют высохнуть, – холодно возразил капитан. – Это еще как сказать! Меня поразило, каким тоном говорил Алкуэн. В тот момент я стоял рядом с Сабиной у входа в пещеру. Мы разглядывали местность сквозь пелену дождя. Но для меня это не умаляло очарования минуты. Какой властью над нами обладает красота! В своем сером пальто, с мокрыми, небрежно заколотыми в узел волосами, бледная, так что кожа даже казалась прозрачной, Сабина оставалась для меня символом юности, воплощением сокровенного смысла жизни. Рядом с ней я испытывал таинственное волнение, и все печали и тревоги исчезали при виде этих уст, этой загадочной улыбки… Услышав дерзкий тон Алкуэна, я обернулся. Деврез, пораженный не меньше моего, резко переспросил: – Что вы сказали? Слегка смущенный, Алкуэн повторил с вежливой непреклонностью в голосе: – А то, что мы очень устали, капитан… Нам необходимо несколько дней отдохнуть, и рана Лефорта требует лечения. Его товарищи закивали головами в знак согласия; капитану следовало бы задуматься, прежде чем отдавать приказ, но он не выносил, когда ему противоречат: – Завтра утром мы отправляемся дальше! – Нет, мы не сможем! И Алкуэн осмелился добавить: – Мы хотим задержаться дней на пять… Здесь хоть сухо… Мы отдохнем и наберемся сил. |
