И вот это. — Он распаковал завернутого в фольгу пряничного человечка в шляпе и сюртуке с пуговицами из желтой глазури.
Ингхэм с нескрываемым восхищением рассматривал его. Он совсем не походил на те пряничные фигурки, которые продавали дома, в Америке. Этот человечек заставил его подумать о Рождестве в холодной Скандинавии, почувствовать запах ели, услышать пение детей с золотистыми волосами.
— Да это настоящее произведение искусства. И по какому поводу?
— На той неделе у меня был день рождения.
— Почему же ты не сказал мне? — Ингхэм взял одно из разукрашенных печений. Иенсен сказал, что их испекли его мать и сестра.
— И еще это. — Иенсен пошарил рукой у края коробки и извлек пару тапочек из шкурки морского котика; серый мех снаружи украшала красно-синяя вышивка. — Не слишком годятся для Туниса, верно?
Ингхэму неожиданно так страстно захотелось увидеть ту часть света, где жил Иенсен, что он даже какое-то время не смог говорить. Он взял тапочки в руки и втянул в ноздри их запах — свежий запах животного, новой кожи и легкий аромат специй печенья, с которым они лежали в одной коробке.
Вечер в Ла-Гуллете прошел не слишком успешно, но не так уж и плохо. Ингхэм рассказал Ине о своей беседе с НОЖем, поскольку боялся, что если сам не расскажет ей об этом, то шустрый НОЖ опередит его — если уже не опередил и Ина все уже не знает. Но она ничего не знала.
— Полагаю, ты попросил его больше не говорить со мной о той ночи с Абдуллой? — спросила Ина.
— Хм… да, просил. НОЖ знает об этом не больше других. И уж не больше, чем парни из отеля.
— А ты говорил с ними?
— Мне кажется, я говорил тебе, что пытался выяснить все у Мокты. Но он сказал, что ничего не знает — ни о крике, ни о чем-то еще. — Ингхэму вдруг пришло в голову, что Иенсен, который мог объясняться на довольно сносном арабском, мог бы кое о чем узнать у Мокты или у кого-нибудь еще. Например, то, что не давало Ингхэму спокойно спать, — а был ли вообще труп?
Ина молчала.
— Ты не хотела бы переехать куда-нибудь… например, в Джербу? Я имею в виду, поселиться в отеле? Вдвоем?
— Но ты же говорил, что тебе нужно работать…
— Работа может и подождать. У тебя осталось здесь всего несколько дней. — Это касалось вопроса, собирается ли он уехать вместе с ней, подумал Ингхэм. Его здесь ничто больше не удерживало. Он намеревался сделать Ине предложение, и как можно скорее. Тогда они смогут вместе уехать в Париж, как только она этого захочет. Стоит ли заводить разговор о женитьбе сегодня вечером? Или Ина считает, что это само собой разумеется? Ингхэм осмотрелся вокруг: они сидели за столиком перед рестораном, где он некогда отравился жареной рыбой с яйцом. Официанты с тяжелыми подносами покрикивали на уличных торговцев и цыкали на детей, чтобы те не путались у них под ногами. Освещение было настолько слабым, что Ингхэм с трудом мог прочесть меню.
В этот вечер Ингхэм так и не завел разговор о женитьбе. Однако он вернулся в отель вместе с Иной. Они немного выпили, потом провели вдвоем несколько часов. Все было почти так же чудесно, как и в первый день ее приезда. Ингхэм был сегодня несколько скованным. Все ли у них в порядке? Уходя, он чувствовал себя грустным и немного подавленным.
Перед уходом он поцеловал ее.
— Завтра в девять тридцать, — сказал Ингхэм. — Прокатимся куда-нибудь.
Глава 22
В восемь часов следующего вечера Ингхэм не продвинулся в отношениях с Иной ни на шаг. Ей очень понравилось в Сфаксе — в его «Голубом путеводителе» она прочитала о мечетях одиннадцатого века, о римских мозаиках, — однако он улавливал в ней некоторую сдержанность, лишавшую его энтузиазма и инициативы. |