— Запер. — После ограбления Ингхэм запирал их изнутри всякий раз, когда выходил из дому.

— В следующий раз украдут ваш чемодан, потом пишущую машинку. Просто чудо, что их не тронули сейчас. Видимо, вору пришлось уходить с тем, что можно было спрятать — с завернутыми в пиджак ботинками и коробочкой с запонками.

— Кстати, что вы думаете об этих людях? Об их образе жизни?

— О-о! Даже не знаю, с чего начать! — Адамс кашлянул. — У них есть Аллах, который, по всей видимости, невероятно терпелив. И все они фаталисты. «Не перетрудись» — вот их девиз. Все поступают согласно тому, как их учили, и никаких попыток пошевелить собственными мозгами. Как можно изменить подобный образ жизни? Научи часть из них жить праведной жизнью, и оставшееся большинство тут же примется обманывать их. Так что в целях самосохранения им придется вернуться к прежней, бесчестной жизни. Разве можно винить их за это?

— Нельзя, — согласился Ингхэм. Он отлично понимал точку зрения Адамса.

— Нашей стране повезло. С такими людьми, как Том Пайн и Джефферсон, у нас было хорошее начало. Их великие идеи обрели для нас форму закона! И еще Бенджамин Франклин. Временами нам случается отходить от них, но, слава богу, они по-прежнему остаются записанными в нашей Конституции…

Не собирается ли Адамс заявить, что все портят сицилийцы, пуэрториканцы и польские евреи? Однако Ингхэму было плевать на то, кто искажал американские идеалы. Он предоставил Адамсу продолжать талдычить.

— Да! Это может послужить темой моей следующей проповеди. Искажение американских идеалов. Вы никогда не продвинетесь слишком далеко, не завоюете так много новых друзей, как в том случае, когда говорите правду. Всегда имеются определенные промахи, о которых можно поговорить. И, давайте посмотрим правде в глаза, наши потенциальные друзья, — тут Адамс засиял и снова заулыбался, становясь похожим на счастливого бурундука, — интересуются больше нашими неудачами, чем достижениями. Просчеты делают людей более человечными. Они нам завидуют, поскольку считают нас суперменами, неуязвимыми созидателями империи… — И так далее, и тому подобное.

Забавно, подумал Ингхэм, но сегодня его слова звучат не так уж и плохо. Честно и вполне либерально. Однако главное, в чем Адамс все же ошибается, так это то, что коммунизм и атеизм не годятся для других людей и для любого другого общества. Что ж, бочка меда не обошлась без ложки дегтя, решил Ингхэм, вспомнив пословицу, которая наверняка пришлась бы Адамсу по душе. Вся беда заключалась в том, что люди не так одинаковы, как считает Адамс, и что свобода предпринимательства, вознося одних до небес, сбрасывает других на дно, в нищету, столь ненавистную Адамсу. Но разве невозможно существование социалистической системы с определенной степенью конкуренции, с определенными перспективами улучшения личного благосостояния? Почему бы и нет? Ингхэм слегка размечтался, пока Адамс продолжал разглагольствовать:

— А контроль за рождаемостью? Сейчас это жизненно важно. Эту тему я тоже не побоюсь затронуть в своей передаче. Кто обеспокоен этой проблемой в большей степени, чем Китай? И кто более Советского Союза беспокоится из-за Китая? Самцы и самки-производители, проклятие рода человеческого! И я не исключаю из этого Соединенных Штатов. Общины национальных меньшинств — это настоящий рассадник безработных в Штатах, большинство из которых, как я наслышан, негры и пуэрториканцы. Огромные семьи, практически без отцов…

Рассадник. И так далее. Ингхэм не нашелся что возразить Адамсу. Разумеется, имея статистику под рукой, можно было бы заметить, что англосаксонские семьи тоже виновны в том, что заводят по десять детей, имея безработных отцов или не имея их вовсе.