Мисс Маннинг достала тесемку, волосы перевязали, и девушка вернулась на свое место на лавке. На ее шее остался красный след, процарапанный ножницами.

Я высидела процедуру, все больше чувствуя себя странно и неловко; временами узницы исподтишка бросали на меня испуганные взгляды, словно гадая, что за страшная роль отведена мне в их заточении... В борьбе с цыганочкой мисс Ридли обронила:

— Фу, стыдоба, ведь леди Гостья смотрит! Уж к тебе-то она точно не придет, узнав, какого ты нраву!

По завершении стрижки она отошла вытереть тряпкой руки, и я тихо спросила, что предстоит дальше. Будничным тоном надзирательница ответила, что сейчас узницы разденутся и пойдут мыться, а потом на осмотр к тюремному лекарю.

— Надо проверить, нет ли у них чего с собой, — сказала она.

Порой острожницы запросто прячут «плитки табака и даже ножики». После осмотра они получат тюремную одежду, к ним обратятся мистер Шиллитоу и мисс Хэксби, а в камерах навестит капеллан мистер Дэбни.

— Потом, мэм, сутки к ним никто не придет. Это поможет им лучше осмыслить свои проступки.

Надзирательница повесила тряпку на прибитый к стене крючок и через мое плечо воззрилась на жалких узниц.

— Ну-ка, скидайте платья, — приказала она. — Шевелись, гляди веселей!

Женщины, точно бессловесные овечки, покорные стригалям, тотчас поднялись с лавки и завозились с крючками одежды. Мисс Маннинг поставила перед ними четыре деревянных лотка. Секунду я наблюдала, как маленькая поджигательница стягивает лиф платья, выставляя напоказ грязное исподнее, а «цыганка», подняв руки, демонстрирует темные подмышки и в беспомощной стыдливости отворачивается, чтобы расстегнуть крючки корсета.

— Пойдете смотреть, как они моются, мэм? — спросила мисс Ридли, пригнувшись и обдав мою щеку своим дыханием.

Я сморгнула и, глядя в сторону, сказала, что лучше пойду в жилой корпус. Надзирательница отстранилась; уголок ее рта дернулся, а в блеклых глазах проскользнуло нечто вроде кислого удовлетворения или насмешки.

— Как вам угодно, мэм, — сказала она.

Не глядя на узниц, я вышла. Мисс Ридли окликнула надзирательницу, проходившую по коридору, и велела ей сопроводить меня в женский корпус. По дороге сквозь приоткрытую дверь я увидела помещение, служившее, вероятно, приемной лекаря: мрачную комнату, где стояли высокий деревянный топчан и стол с разложенными инструментами. Находившийся там господин — видимо, лекарь — не обратил на нас внимания. Стоя возле лампы, он подрезал ногти.

Меня сопровождала надзирательница по имени мисс Брюэр. Она показалась мне слишком молодой для матроны, но потом выяснилось, что она вовсе не стражница в обычном смысле, а секретарь капеллана. Накидка ее иного цвета, чем у охранниц, а манеры и речь мягче. В ее обязанности входит заведование тюремной почтой. Заключенным, сказала она, разрешено отправить и получить одно письмо в два месяца, но их так много, что почту приходится разносить практически ежедневно. Это наиприятнейшее дело из всех, какими занимаешься в тюрьме. Никогда не прискучит видеть лица женщин в тот момент, когда останавливаешься перед камерой и вручаешь письмо.

Кое-что из этого я наблюдала сама, поскольку мисс Брюэр как раз предстояло разнести почту и я пошла с ней: узницы, которых она подзывала, вскрикивали от радости, хватали письма и прижимали их к груди и губам. Лишь одна взглянула испуганно, когда мы подошли к ее решетке. Мисс Брюэр поспешно сказала:

— Не пугайтесь, Бэнкс. Для вас ничего.

Потом секретарша объяснила мне, что у этой заключенной очень плоха сестра и она каждый день ждет о ней известий. Вот это, сказала мисс Брюэр, единственная неприятная часть работы.