|
А от вещей и оружия, что были с людьми, почти ничего и не осталось. Как доложили? А вы бы как доложили, товарищи молодая смена? Неужели так, как все было на самом деле? Пардон-с, позвольте крепко усомниться... Родные мои, кому хочется выглядеть умалишенным? Что бы нам в ответ начальство сказало на рассказ о нелюдском свете, который был поярче солнца и избушку вместе с людьми превратил в труху вмиг? То-то... Пока ехали, мы с Петей успели кое-что обмозговать. И начальнику доложили нечто более приближенное к материалистическому видению жизни. Сказали, что, по нашему разумению, этот самый взрыв в избушке — взрыв, взрыв, а как иначе?! — произошел оттого, что то ли атаман, то ли его проблядь сумели затаить в одежде гранату, а потом ухитрились рвануть кольцо. В избушке, надо полагать, имелись бутыли с керосином, а то и привезенный из-за кордона для диверсий динамит — и потому зимовье разнесло вмиг... Начальник поверил. А впрочем... Кто его знает. К нему-то как раз и стекались все сведения об этой Любке — и среди ребят упорно ходили слухи, будто иные заагентурные источники рассказывали как раз о всяких Любкиных колдовских штучках... Темное дело. С нами никто не советовался и ни во что нас не посвящал. Только потом начальник, случалось, поглядывал на меня этак искоса, пытливо, и порой, хоть ты тресни, казалось, что вот-вот сядет и предложит поговорить по душам, без субординации и материализма... Нет, так и не стал. Но мне не раз казалось... Вот такая история. Да, а Знамена нам с Петей все же дали, как и обещали. Москва выразилась ясно: тому, кто живым или мертвым... Дали, не обманули. И больше никакой чертовщины со мной в жизни не случалось. А это белое пламя до сих пор перед глазами. Каждая щелочка меж бревен просвечивала, каждая дырочка от сучка выглядела, словно за ней пылает белое солнце... И на самом деле, конечно, не было там ни гранат, ни керосина, не говоря уж о динамите. Мне в жизни пришлось повидать немало и разных взрывов, и разных пожаров. Говорю вам со знанием дела — такое я видел единожды в жизни. И прекрасно. Одного раза с меня хватило — во как! А кто она была, Любка, что умела и почему так смогла... Вот тут уж я голову ломать не намерен. И тогда не ломал, а уж теперь тем более. Бывает на свете всякое... В глуши особенно Там его, как выражался один умный человек, побольше осталось...» Вот такая была история. Самое интересное, судя по реакции местных товарищей, они это от старика слышали впервые, ошибиться я не могу. Потом, когда мы расходились и они провожали меня в гостиницу, меня чуточку удивило, что никто эту историю не обсуждает. Ни в каком контексте. Каюсь, я решил над стариком подшутить — дескать, чудит ветеран, лапшу на уши вешает, в Мюнхгаузены подался на старости лет... И знаете, что меня проняло? Никто из троих меня не поддержал. Лица у них были, прямо скажем, странноватые, у меня даже закралась идиотская мысль, что они верят. Один так и сказал: — Матвеич, конечно, человек непростой, но сколько я его знаю, никогда он не был любителем травить байки. Вот это уж точно. Не водится за ним такой страстишки... Понимаете? Сам я, честно говоря, до сих пор не знаю, как к этому мемуару относиться. Но местные опера, полное впечатление, старику поверили. Черт его знает... ЧАСТЬ ВТОРАЯ ЧЕРТОВЩИНА НА ВОЙНЕ Капитанская дочка Немецкий городок — крохотный, старинный, напоминавший то ли театральную декорацию к «золушке», то ли иллюстрацию из учебника по истории средних веков — достался советским войскам без боя. |
