– Хорошо, – сказал я. – Я позвоню, как только будет что-то новое.

– Да, позвони, – и он отключился.

Кофе за это время достиг комнатной температуры, но на вкус лучше не стал. Жуя старые хлебцы, я читал сообщение о нобелевском докладе Софии Эрнандес Круз.

Интересно было наконец узнать её историю из первых рук. Секс-эксперименты в Аликанте были вовсе не такими уж важными, они просто привлекли внимание. В начале экспериментов действительно стояли исследования механизмов действия средств наркоза, но довольно скоро София Эрнандес Круз поставила перед собой свой знаменитый вопрос: что представляет собой то, что всевозможные средства наркоза глушат, регулируют, исключают, – что такое бодрствование?

В первую очередь, бодрствование – не то же самое, что сознание. Ибо мы видим сны и при этом не бодрствуем, но очень даже в сознании, хоть и в другом его состоянии. Но и когда мы бодрствуем, мы пребываем в разной степени сознания.

Боль делает нас менее бодрствующими,

говорила она в своем докладе.

Сексуальное возбуждение делает нас менее бодрствующими. Даже воспоминания делают нас менее бодрствующими. Всё, что принуждает наш мозг перерабатывать импульсы, исходящие изнутри нас, уменьшает степень нашего бодрствования.

Я с отвращением смотрел на жижу в чашке, которая должна была меня взбодрить. Молоко, кажется, свернулось. Я встал и вылил всё в раковину. Усталость. Она забыла про усталость, умная женщина. В первую очередь, степень нашего бодрствования уменьшает простая усталость.

В Базеле (представить себе только: в Базеле!) она посадила перед своим томографом индийских йогов и фотографировала процессы в их мозге в то время, как они при полном сознании прокалывали себе иглами язык, щёки, плечи и другие части тела. Полученный томографом узор она сравнила с узором мозга нормальных людей в четырёх различных стадиях наркоза по Геделю, которые, как было объяснено заинтересованному читателю, называются analgesie, excitation, toleranz и asphyxia, – но также и с узором бодрствующих, взволнованных, скучающих, сонных, играющих в карты, размышляющих, развлекающихся людей, среди которых были и те подопытные персоны, которых она непосредственно своим видом вводила в состояние сексуального возбуждения. Это привело её к некоторым выводам о природе бодрствования и о его отношении к феномену сознания, но эти выводы автор статьи опускал, чтобы закончить цитатой, которая ему представлялась, по-видимому, этакой квинтэссенцией всего:

По-настоящему мы бодрствуем в тот момент, когда наш дух тих и неподвижен и способен отразить мир вокруг нас без искажений, которые мы создаем сами. Древнее изречение дзен-буддизма о духе, который должен быть как зеркало, находит на нейрональном уровне поразительно точное соответствие.

Ну, ничего себе, подумал я и отложил газету. Потом вяло уставился в пасмурное утро, размышляя о том, что я ещё должен успеть сделать, вероятно, в последние два с половиной дня моей жизни. Я не мог прийти ни к какому разумному решению и не замечал, как проходит время.

Пока вдруг не услышал, как в замок вставили ключ и резко, сердито его повернули.

Биргитта!

Моя реакция несомненно заинтересовала бы профессора Эрнандес Круз: единым махом я очнулся.

Биргитта была взвинчена. Это было слышно по её шагам в прихожей и видно по лицу, когда она вошла на кухню. Я только не мог понять, почему она смотрит на меня так злобно, так сурово, так решительно.

– Привет, – сказал я как можно спокойнее. – Школа уже закончилась?

– Нет, только один свободный час, – она с силой поставила на стол сумку, и звук был глухой и тяжёлый. Звук упавшей гильотины. – Гуннар, я зашла, чтобы кое-что урегулировать.

Я поднял на неё глаза.