– Кое-что в отношении меня, как я понимаю?

– Да, – Биргитта сдвинула плечи вперёд и посмотрела мне в глаза. – Я больше не хочу, чтоб ты здесь жил. Пожалуйста, собери свои вещи и уходи.

Я был, мягко говоря, поражён. Как все мужчины в таких ситуациях, я попытался вспомнить, что я ей такого сделал.

– Почему так внезапно?

Её взгляд был ледяным – ярость глубокой заморозки.

– Ты же сам всё время проповедуешь, что мир подлый, так? Вот и славно, и никто не упрекнёт меня в неспособности к обучению. Отныне и я тоже подлая. И я говорю тебе: вон! Прочь с глаз моих!

Она почти выкрикнула это, но тут вся её агрессивность надломилась, и по щекам покатились слёзы.

– Может, я и в самом деле просто прячусь от проблем, как ты говоришь, – она шмыгала носом и вытирала глаза кулаками. – Ну и пусть. Но тогда я хочу, чтобы меня оставили в покое. Тогда я действительно спрячусь. Хорошо, я сознаюсь: я не могу жить в таком мире. Если всё вокруг лишь коварство и подлость, предательство и насилие, я не хочу иметь с этим ничего общего.

Я встал. Когда женщина находится в таком состоянии, приближаться к ней рискованно, но я всё равно попытался – попытался её обнять. Как и следовало ожидать, она вырвалась.

– Нет! Прошу тебя.

– Хорошо, – сказал я. – Нет проблем. Если тебе так будет лучше, я уйду. – Я понятия не имел, куда, но это и не играло роли. – Но почему так вдруг?

Она резко повернулась ко мне, открыла сумку и достала оттуда стопку тетрадей.

– Вот. Мне передали это сегодня. Сочинения, которые я должна проверить. Тетрадка Кристины тоже здесь! Боже мой… – Она затолкала тетрадки назад и упала на стул. – Я не могу, – пробормотала она, не глядя на меня. – Пожалуйста, уйди, Гуннар. Прошу тебя, уйди, оставь меня в покое.

Это был один из тех моментов, когда чувствуешь, что всё неотвратимо рушится. Я беспомощно стоял между плитой и раковиной и смотрел, как Биргитта устало скрестила руки поверх своей сумки и положила на них голову. Я понял, что это не каприз, который быстро проходит. Я причинил ей боль. Моё честолюбивое стремление столкнуть её с реалиями мира было ошибкой.

Я пошёл в гостиную, где стоял мой рюкзак. Кроме него и той одежды, что была на мне, собирать было нечего. Даже зубная щётка в ванной принадлежала Биргитте. Я вынес своё имущество в прихожую, нырнул в куртку и натянул ботинки.

Она вышла из кухни, шмыгая носом, заплаканная, и молча обняла меня. Я неподвижно замер и тоже обнял её.

– Какой ты удобный и приятный, – пролепетала она в мою толстую куртку.

– Ты тоже, – тихо ответил я, ещё надеясь, что всё это лишь мимолётная вспышка.

Но она отстранилась, отступила на шаг и помотала головой.

– Но ничего не выйдет. Я не могу так жить. – Она отвела глаза и смотрела в пол. – Прошу тебя, иди. И больше не возвращайся, хорошо?

– Хорошо, – сказал я и ушёл.

Я приехал к Димитрию, который, казалось, был даже рад меня приютить. Он немедленно приготовил мне постель – как самое неотложное, хотя была лишь середина дня, – поставив раскладушку в своей спальне, где и без неё негде было повернуться. Мне досталась толстая подушка и тонкое одеяло, на которые он натянул цветастое постельное бельё, какого в Швеции, я думаю, не купишь.

В спальне тоже было пыльно. На полу валялись пустые пакеты из-под вина и упаковки от орехов. Не так чтоб много, ровно столько, чтобы стало неуютно. Ну и пусть. Ещё два дня, и всё закончится.

После поездки на метро осталось ровно тридцать крон.