– Это я уже сделал. Дама вот-вот покажется из лифта.

– Понял, – кивнул он.

– Однако, – вспомнил я кое-что, – не могли бы вы подсказать мне, где тут у вас туалет?

Очевидно, довольный, что представилась возможность доказать свою необходимость, он показал на один из мраморных коридоров.

– Вперёд и направо, а там через несколько шагов.

– Чудесно. – Я благодарно кивнул и поспешил в ту сторону, но, едва скрывшись из виду, перешёл на прогулочный шаг, дошёл до лестницы и поднялся на шестой этаж. В отеле было людно, оживлённо, из лифтов постоянно выходили женщины и мужчины, – охранник, больше не видя меня перед глазами, наверняка решил, что я уже встретил свою воображаемую спутницу и покинул с нею отель.

Я был уверен, что Биргитта права в своей оценке и что София Эрнандес Круз действительно не догадывается, каким образом досталась ей Нобелевская премия. Но, на мой взгляд, не было оснований держать её в неведении на этот счёт. Она жила в иллюзии, которая, без сомнения, была приятна, но сегодня ночью должна закончиться.

Время лишь чуть перевалило за одиннадцать, когда она вернулась. Уже открыв дверь, она ещё заканчивала разговор с кем-то в холле, но потом, захлопнув дверь, осталась одна.

Она даже не вздрогнула, увидев в следующий момент, что к ней направляется мужчина с пистолетом в руке. Она лишь остановилась и подняла брови.

– Кто вы? – спросила она. – И что вам здесь нужно?

– Нужно рассказать вам одну историю, – сказал я.

Ганс-Улоф уставился на меня, бледный как мел, на лице его был написан ужас, который, несомненно, любой художник нашёл бы достойным кисти.

– Ты сошёл с ума, – прохрипел он.

– Да, – сказал я. – Я вёл себя как сумасшедший.

На экране телевизора полным ходом шла церемония награждения. Торжественная музыка, ведущий в элегантном фраке, вот взметнулись и вострубили трубы. Мужчина, принявший из рук короля медаль и диплом, поклонился и вернулся на своё место. Аплодисменты плескались в зале, пока оркестр снова не заиграл.

Я откинулся на диване, положив правый локоть на спинку.

– Я хотел подпортить ей праздник. И, кроме того, – сказал я, – она была моей последней надеждой.

– Для чего вы мне всё это рассказали? – спросила София Эрнандес Круз, когда я закончил.

– Если Кристина ещё жива, – ответил я, – то вы единственная, у кого есть шанс её спасти.

– Да? И как, по-вашему, я должна это сделать?

– Вызвав возмущение общественности. – Только теперь я заметил, что, рассказывая, давно уже опустил пистолет. И я убрал его совсем. Что бы теперь ни случилось, я им уже не воспользуюсь. – Нобелевская церемония будет идти в прямой трансляции. Камеры мировой прессы и миллионы глаз будут устремлены на вас. Если вы в последнюю секунду откажетесь от премии… Если подойдёте к микрофону и объясните, почему, – уже никто не сможет обойти это молчанием. Таким образом, вы пробьёте эту стену, которую воздвигли заговорщики.

Она смотрела на меня холодно, сжав губы в узкую полоску.

– И вы серьёзно ждёте от меня, что я поверю в вашу историю? Вы хоть понимаете, чего требуете от меня?

– Да.

– Нет. Я не думаю, что вам это действительно ясно.

– Я требую от вас отказаться от десяти миллионов крон и от золотой медали ради спасения жизни четырнадцатилетней девочки, которую вы даже не знаете.

Она сердито помотала головой.

– Да что вы. Дело вовсе не в деньгах.