– Он был озадачен. – Нашу комнату разрушило какое‑то волшебство, но кто и зачем это сделал – ума не приложу.
– Ты это сделал! Ты!
– Но... – Варрин осекся, вспомнив.
Да, это сделал он. Он не знал ни как, ни почему – возможно, все как‑то связано с его кошмаром, – но сделал это он.
И он держал крышу – а она весит сотни, если не тысячи фунтов, – и перелетел через завалы наверху, как маг, знающий заклятие полета.
– Как ты это сделал? – требовательно поинтересовалась Аннис.
– Не знаю, – честно сказал Варрин. – А ты разве не можешь?.. Я подумал – то, что случилось, случилось с нами обоими.
Аннис отмахнулась от него.
– Нет, только с тобой, – сказала она. – Здесь по крайней мере. Там есть и другие. – Она кивнула на окно.
– Есть другие? – Варрин посмотрел туда же.
– Да, – сказала Аннис. – Я их видела.
– Так, может, я пойду и поговорю с ними? Они могут знать, что происходит.
– Да, – она отступила назад, подальше от него, – пойди, пожалуй.
– Аннис, не бойся. – Свет от пожаров пробивался с улицы, и он видел глаза жены. – Уж меня‑то тебе нечего бояться.
– Но я не уверена, что это ты! – Она сорвалась на крик. – Что, если какой‑то демон принял облик моего мужа?!
– Аннис, это же я. Я – Варрин. – Он шагнул к ней. – Мы женаты тридцать один год – как ты можешь сомневаться!
Она вскрикнула и попятилась.
– Убирайся! Если ты и вправду Варрин – иди и выясни, что с тобой случилось.
Он замер на месте.
– Отлично, – выговорил он наконец, отворачиваясь. – Посмотрим, что мне удастся узнать.
Мгновением позже Варрин был на улице и в растерянности озирался.
Что‑то в нем стремилось на север, но это был абсурд: он жил и работал в трех кварталах от берега и в четырех – от восточной стены города. Почти весь Этшар лежал к югу и к западу от Приморского района.
С юга слышались крики; Варрин повернулся и двинулся туда – и понял, что ноги его не касаются земли. Вначале Варрин сражался с неведомой силой, потом поднял ладони вверх, подтянул ноги и полетел.
* * *
В то же время, когда и всем остальным, Кирше Младшей приснились огонь и падение, а потом – погребение глубоко под землей; ей снилось, что она пробивается наверх через неподатливые комья; тут она проснулась и обнаружила, что парит в воздухе над кроватью. Она взглянула вверх, на ставший слишком близким балдахин, и необъяснимый ужас объял ее.
А потом лопнул, как мыльный пузырь, и Кирша улыбнулась.
– Я все еще сплю, – сказала она. Перевернулась в воздухе и полетела к окну спальни.
Это было, как во множестве других снов: она летела, плыла сквозь воздух, как рыба сквозь воду; ей даже не надо было изгибаться, как рыбе, – достаточно было только подумать о полете.
Кирша чувствовала, как ночной воздух холодит ее кожу – покрывало осталось на постели, – слышала голоса на улице, какие‑то крики... Ей подумалось, с чего бы это, но она отогнала вопрос: сновидение не обязано подчиняться здравому смыслу.
Это был самый странный из всех ее снов о полете: он начался со смутного кошмара, а потом стал таким невероятно достоверным. Несмотря ни на что, Кирша наслаждалась полетом.
Оказавшись у окна, она отодвинула задвижку, распахнула ставни – вернее, заставила ставни распахнуться, не касаясь их, – и выглянула в ночь.
Люди летали – множество людей. |