Он проснулся за миг до того, как ему в бок впился тяжелый омоновский ботинок и хриплый голос осквернил тишину:

— Вставай, пес!

Их было пятеро — увешанных оружием, которое своей внушающей уважение тяжестью прибавляло им уверенности. Еще несколько лет назад они были никто. Их не уважали даже их собственные бараны, которых они пасли в горах. Сегодня все изменилось. Сегодня они были свято уверены в своей силе и праве распоряжаться чужими жизнями…

— Что вы хотите? — спросил Джамбулатов, жмуря глаза от бьющего в лицо луча фонаря и ощущая жесткую, болезненную хватку наручников на сведенных сзади запястьях.

— Мы? От тебя, пес? — Низкорослый, с нечистым, изъеденным оспинами лицом бородач в комбезе, играющий штык-ножом, захохотал. — Что можно от тебя хотеть? Ты уже мертв.

Он взял его за волосы и поднес к шее лезвие ножа, надавил посильнее.

— Твоя голова будет кататься, как мяч, и думать, где же ее тело, — бородач снова хохотнул — принужденно, с некоторым напряжением, и Руслан понял, что они, пятеро негодяев, увешанных оружием, боятся его — безоружного, беспомощного. Дворняги всегда ощущают волка и, даже лая, поджимают непроизвольно хвосты. — Ты умрешь как пес. И попадешь в ад. Потому что не узнал в этой жизни ничего. Даже как правильно верить в Аллаха.

— Не всем дано познать в жизни все, как тебе, — засмеялся ему в лицо Джамбулатов.

И его распластали ударами на дощатом полу, еще недавно идеально чистом, а теперь заляпанном комьями грязи, отваливающейся от тяжелых ботинок.

Он готов был встретить смерть. Но не был готов к тому, что произошло дальше…

Отец в проеме двери стоял, покачиваясь и держась за грудь, — в последнее время он кашлял все чаще, давали о себе знать застарелые болезни. Пусть он сдал в последнее время, сильно болел, но Руслан отлично помнил его, веселого, работящего, в пиджаке с орденом Ленина на груди, полученным за то, что всю жизнь вставать ни свет ни заря и вкалывал как проклятый, выращивая хлеб.

— Кто такие? — Старик обвел глазами пришельцев.

— Отец пса тоже пес! — хмыкнул бородач, глядя на старика.

— Если вы гости, садитесь за стол, — сдвинул брови Джамбулатов-старший. — Если враги, дождитесь дня, и встретьтесь с нами как мужчины — лицом к лицу…

Он вырос в те времена, когда слово старших что-то значило. Когда дом и очаг были святы. Когда любой гость был желанный. Он родился в другие времена. Тогда не прикрывались именем Аллаха, чтобы уничтожать своих соплеменников.

Бородач осклабился и направил луч фонаря на отца.

— Не надо. Уйди. Я сам, — крикнул Руслан, хотя знал, что отец никуда не уйдет. И что сейчас последует страшное.

— На, старый козел, — один из абреков ударил отца, и тот упал.

— А-а, — Руслан рванулся вперед, но получил прикладом по затылку. Когда в глазах прояснилось, он с трудом, сквозь полутьму, увидел, что один из нежданных гостей стоит над отцом и прижимает к его спине ствол. Старик дышал тяжело, видимо, прихватило сердце.

— Что я вам сделал? Почему пришли ко мне? — спросил Руслан. — Кто вас прислал?

— Привет от Хромого, мент…

Хромой… Руслан когда-то давно, совсем в другой жизни, сажал Султана Даудова в тюрьму за разбой. Тогда, двенадцать лет назад, Хромой еще не прикрывался именем Аллаха, а считался заурядным уголовником. Когда русские ушли, Руслан еще некоторое время работал в милиции и все не желал понять, что пришло их время — тех, кто знает ислам лучше самого пророка Мухаммеда и готов лить кровь, как воду.