— Ты спал? — спросила она.

— Отдыхал, — ответил он с улыбкой, которая заставила ее сердце растаять. — Пойду посмотрю, нужна ли Уатту помощь, а ты зови мальчиков. Все может произойти очень быстро.

Мим и Оливия быстренько одели Курта, Русса и Джерри потеплее. Они на ночь оставались в одежде, чтобы быть наготове. К удивлению Оливии, Тревор тоже остался в одежде и пошел вместе со всеми. Проходя мимо нее на кухне, он сказал:

— Слишком много шума, спать невозможно. Мальчики побежали вперед. В загоне Лукас объяснил им:

— Здесь не цирк, ребята. Вы будете тихо стоять в сторонке, иначе вам придется вернуться домой. Понятно?

Они закивали.

Лукас завел их в конюшню, и они выстроились в линейку напротив стойла Песни Ночи. Лукас опустился на колени рядом с ней, напротив Уатта.

— Ноги! Я вижу ноги! — внезапно закричал Курт и быстро зажал себе рот рукой.

Песня Ночи негромко ржала, она вся покрылась испариной, к ее бокам прилипла солома. Начались схватки.

— Это похоже на надувной шар с водой, — сказал Джерри шепотом, когда появился пузырь.

Неожиданно пузырь лопнул, из него хлынула жидкость, и сразу же показались передние ноги и ноздри жеребенка! Не прошло и нескольких секунд, как весь жеребенок лежал на сене, все еще связанный со еврей матерью пуповиной.

— Ух ты! — выдохнул Русс, руки Оливии крепко сжали его плечи, а на глаза ее навернулись слезы.

Лукас взглянул на нее, и их взгляды переплелись. Она попыталась сморгнуть слезу, но его медленная улыбка сказала ей, что он понимает ее чувства. Жеребенок. Малыш. Волшебство. И они вместе пережили это чудо.

Пока Уатт успокаивал кобылу, Лукас, обтирая жеребенка полотенцем, объяснил мальчикам, что такое пуповина и для чего она нужна.

Но вот жеребенок взбрыкнул, чтобы освободиться от кобылы, и пуповина разорвалась. Веко-ре Песня Ночи уже лизала своего малыша, который пытался встать на ноги. Одна, вторая, третья попытки, пока наконец его хилые ножки смогли удержать его.

— Это кобылка, — сказал Уатт с улыбкой. — Мальчики, вам нужно придумать ей имя.

Гнедая лошадка потыкалась мордочкой матери в бок и принялась сосать.

Выйдя из стойла, Лукас обнял Русса:

— Ну все, мальчики, возвращайтесь домой. Давайте дадим маме и дочке побыть наедине, — и обратился к Оливии:

— Иди, ложись в постель. Я помогу Уатту закончить здесь. Мы выедем примерно в пять тридцать.

Оливия кивнула, понимая, что если они оба опоздают на работу, пойдут слухи. Внезапно она осознала, что возможные слухи уже не пугают ее как раньше. Когда это точно произошло, неизвестно, но она влюбилась в Лукаса Хантера — страстно и безоглядно, и это обескураживало ее гораздо больше, чем сплетни.

Потому, что она не понимала, какие чувства Лукас испытывает к ней.

В понедельник утром на столе у Оливии зазвонил телефон. Едва сдерживая зевоту, Она подняла трубку.

— Оливия, это я.

Она улыбнулась. Услышав голос Лукаса, она вспомнила их выходные, возвращение ранним утром и то, как они гнали как сумасшедшие, чтобы не опоздать на работу.

— Когда ты сегодня вернешься? — спросила она, прикидывая, что приготовить на ужин.

— Во второй половине дня мне нужно лететь в Гранд-Джанкшен, Колорадо. До завтрашнего вечера буду на переговорах. Но к ужину уже должен быть дома.

Она почувствовала пустоту внутри себя, будто солнце исчезло за облаками.

— Тогда я поеду домой и хорошенько высплюсь.

Ужасно хочу спать. А как ты?

— Мне не нужно столько сна, сколько тебе.