— Да успокойся ты. Не буду я его звать к себе… Если только сам попросится…

— Он знал, что я буду на банкете, поэтому и пришел, специально, чтобы… понимаешь?

— О! Отлично понимаю! — оживился Стефан, вспоминая их помятый вид.

— Он знал, что я снимаюсь у тебя, знал от Джонни! Ы-ы! Мерзавец!

— Да он все про тебя знал, чего уж там… Твоя жизнь вся была у него как на ладони. Джонни держал его в курсе, это яснее ясного.

— О-о-о!

— Успокойся. Хочешь, я сломаю о его нос свою вторую руку?

— Нет.

— Ну, тогда прости его и забудь.

— Никогда!.. Как, говоришь, его зовут? Красавчик Оливер?

— Да. Он очень широко известен в английских актерских кругах, все дамочки его обожают. — Стефан немного помолчал. — Нет, не все.

— Как это? — спросила она, размазывая остатки туши по подбородку.

— Некоторые ненавидят, как ты, например. А вообще он — хороший актер.

— Убью! Обоих убью!

— Не дебоширь. Квартира пока не твоя. Тебе охота начинать новую жизнь с разборок с полицией?

Хэтти заныла:

— Но ведь зачем-то он хотел мне все рассказать?!

— Совесть замучила. А может, они с Джонни так решили.

— Но он же сильно переживал! Я это чувствовала, это невозможно сыграть!

Она подумала еще кое о чем. О той странной уверенности, что Оливер любит ее. Любит, несмотря ни на что. Удивительно, но эта уверенность до сих пор жила в ее сердце, теперь — вместе с горькой обидой.

— Почему невозможно сыграть? Все возможно. Ты вот сыграла ненависть. Бедный Стив даже жаловался мне, что ты его сильно напугала, когда зарезала… Да… Убийство у тебя хорошо получилось, как будто ты и правда ненавидела всех мужчин на свете. При желании все можно сыграть, Хэтти.

— Стефан, — отчаянно проговорила она, — но я и действительно в этот момент ненавидела вас всех! Вместе взятых!

— Ты хочешь его пожалеть? Бедный Оливер!

— Нет. Просто мне непонятно.

— Да все понятно! — Стефан, пошатываясь, поднялся с дивана. — Он сначала работал с тобой за деньги, а потом его пробило.

— На что?

— Ну, известно на что. — Он с удовольствием зевнул. — На чувство.

— Какое?

— Хэтти, не строй из себя наивную барышню. На любовь. Ему показалось, что он влюбился. А может, и не показалось… Ты у Джонни спроси.

— Стефан, ты напился!

— Я?.. Да.

— А я — никак не могу.

Хэтти разозлилась. Алкоголь не действовал совсем. Только ноги стояли нетвердо, а голова была абсолютно ясная и мысли — четкими.

— Хэтти, мы тебе рассказали, а ты уж сама решай, простить его или нет.

— Ты на что намекаешь?

— А я на что-то уже намекал? Но мы же с тобой друзья.

— Да пошел ты к черту! Я тебя про Оливера спрашиваю!

— А, про Оливера. Да… Ты у Джонни спроси.

— Да что он ему — святой отец, чтобы исповедоваться? Откуда Джонни знает, пробило его или не пробило?

— Оттуда. Вот ты, Хэтти, умная, но все-таки дура. Если он взял свой гонорар, значит он мерзавец. А если отказался, значит пробило… Пробило… Слушай, уже три часа ночи пробило. Я больше не могу…

На этой оптимистической ноте Стефан завалился на диван и уснул крепким сном. Хэтти встретила свой первый рассвет на Манхэттене в полном одиночестве и душевном смятении.