Наконец я понял, что она тоже устала. Забрав у нее подсвечник и поставив его на тумбочку, я вернулся на прежнее место. Мы сидели прижавшись друг к другу и переглядывались. Хотелось куда-то деть руки. Так обычно страдают люди, понимающие, что время пустых бесед истекло, пора поговорить всерьез, обсудить суть дела...

Только что мы смотрели друг на друга, как два ребенка, преисполненные дружеским лиричным волнением. Дурные мысли, страсти и вожделения были нам неведомы. Но беспощадные законы физиологии брали свое: теперь мы стали просто мужчиной и женщиной, а все остальное ничего не значило...

Волей природы в этом деле мужчине уготована доминирующая роль.

— Фофо, ты понимаешь, как опасно приходить в такой час к мужчине, который столько лет любил и вожделел тебя? — спросил я.

Это был не очень честный вопрос. Несколько часов я терзался сомнениями, подозревая, что обладал Афифе, пока она пребывала в бессознательном состоянии. На этот раз я хотел убедиться, что женщина пришла в мою комнату по своей воле, и услышать из ее собственных уст, что она готова отвечать за свои поступки.

Однако ответ Афифе оказался не таким, как я рассчитывал. Она крепко зажмурилась и несколько раз кивнула. Решение было окончательным, но она все равно скрестила руки на груди, втянула голову и дрожала, стуча зубами, как перед прыжком в воду...

Когда мои руки коснулись ее плеч, она открыла глаза и инстинктивно откинула голову назад. Прохладная кожа натянулась, как струна. Но стоило мне резким движением притянуть ее к себе, как ее бросило в жар, а вся напряженность исчезла.

Ее волосы внезапно расплелись и отгородили нас друг от друга, словно занавесь. Она отбросила их свободной рукой, тяжело дыша, но не теряя сознания. Время от времени Афифе отстранялась, чтобы лучше видеть меня, и поворачивала мое лицо к свету.

Потом она, слегка пошатываясь, подошла к прикроватному столику, облокотилась на него и по очереди затушила все свечи, оставив только одну.

Я лежал на кровати и внимательно следил за каждым ее движением, опасаясь нового кризиса. Афифе задумчиво подперла подбородок ладонями, огляделась, а затем достала маленькую сумочку из кармана манто и долго стояла перед зеркалом, подкрашивая лицо. Наконец она подошла к кровати и, не глядя мне в глаза, приникла к моей груди, словно опять замерзла, и замерла...

Нужно было что-то сказать.

— Зачем ты задула свечи, Фофо? — спросил я.

Ее голос прозвучал на удивление отчетливо и похотливо:

— Не хочу, чтобы все свечи догорели, они будут нужны до самого утра...

Немало ночей я провел с самыми разными женщинами. Я знавал великосветских куртизанок и дешевых кокоток, ветреных женщин, меняющих мужчин как перчатки, и женщин из высшего общества, готовых броситься в пучин)' авантюр, чтобы обрести настоящую любовь. Одним словом, на мою долю выпало бесчисленное множество приключений в компании приземленных, романтичных, больных и здоровых, нормальных и опустившихся женщин, готовых вверить себя случайному человеку ради удовольствия, роскоши или просто от скуки.

Каждая из этих ночей обязательно оставляла тягостное воспоминание — ведь приходилось заполнять паузы между порывами страсти. А это хуже, чем долгая работа из-под палки. Я походил на усталого, апатичного актера, который спустился со сцены, и теперь, во время антракта, хочет отдохнуть, забившись в угол. Как только я получал от женщины все, что хотел, она теряла в моих глазах свою привлекательность и загадочность. Фальшивые краски увядали, в глазах не оставалось ни намека на тайну. Наблюдая, как женщина отдыхает, прильнув ко мне, или обессиленно усаживается напротив с сигаретой в зубах, чтобы посплетничать, поболтать о музыке, театре, политике и других вещах, о которых она не имеет ни малейшего представления, я испытывал смертельную скуку. В такие минуты во мне пробуждалось отвращение к обнаженной плоти, касающейся моего тела.