Сказав все это, отец поднялся на ноги, взял с тумбочки садовые инструменты и медленно направился вниз.

Каймакам хоть и не верил в успех, все же считал, что молодежи необходимо хоть как-то действовать. У моего бедного отца даже это не укладывалось в голове. По всей вероятности, вершить революцию предстояло не им.

Вечером следующего дня я шел с работы домой. На подходе к церковному кварталу навстречу мне показалась повозка, в которой ехали две женщины, закутанные в чаршаф, и мужчина. Я узнал в нем Селим-бея — по феске, постоянно сидевшей косо, и длинным светло-коричневым усам. Даже глядя на их владельца со спины, можно было увидеть их кончики. Быстро отвернувшись, я прошел мимо.

Скорее всего, доктор привозил сестер познакомиться с моими родителями. Без сомнения, одна из женщин в повозке была та самая девушка, которая приходила в церковь в Ночь огня.

На перекрестке я встретил Стематулу. Она не дала мне даже рта раскрыть, спеша сообщить сенсационную новость.

— Вы знаете, девушка, которую вы видели в церкви, после обеда приезжала к вам в гости.

Я не смог сдержать гнева и пробормотал:

— Что за Божье наказание! — имея в виду адвоката, который своей болтовней больше чем на час задержал меня в конторе. Если бы я вернулся домой сразу, как только закончил работу, я бы непременно застал их.

Правда, в те времена женщинам запрещалось находиться в обществе посторонних мужчин. А я уже давно вышел из возраста, когда мальчику дозволено появляться в компании приглашенных женщин. Но Селим-бей сказал, что считает нас своими близкими родственниками, и поэтому без церемоний познакомил бы меня с сестрами.

Было бы интересно увидеть, что станет делать при встрече со мной молодая женщина, которая в церкви притворилась, что не знает турецкого языка.

X

Как-то вечером отец сказал:

— Завтра возвращайся пораньше... Мы приглашены к Селим-бею.

— Что, и я тоже? — невольно вырвалось у меня.

Он удивился:

— Что значит «и я тоже»? Разумеется... Разве Селим-бей не назвал тебя своим братом?

Да, все так и было. Но это ни в коем случае не мешало мне сидеть в селямлыке и слушать веселые рассказы о сражениях на Крите, угощаясь в компании двоих других мужчин.

Опасаясь, что нас будут насильно удерживать в гостях, мать бросала в сумку платки и бутылочки с эфиром, а я потешался над ее предосторожностью:

— Не беспокойтесь, мама, я никому не позволю причинить вам вред. Через несколько часов мы вернемся домой, живые и здоровые.

Дом Селим-бея располагался в другом конце города, там, где начиналась дорога на Кюллюк. Он продал часть бескрайних владений семейства Склаваки на Крите за бесценок, а на часть вырученных денег приобрел дом, который раньше принадлежал греческому купцу.

Как и мой отец, Селим-бей любил работать в саду. Услышав, что подъехала повозка, он, не стесняясь выпачканных землей рук, подошел к калитке и проводил нас к дому по дорожке, вдоль которой росли конские каштаны и эвкалипты.

Путь оказался таким долгим, что на полпути Селим-бею пришлось усадить мою мать в плетеное кресло. Отец, вглядываясь в просветы между деревьями, попытался разглядеть, где заканчивается сад.

— Да это прямо поместье. Дай Аллах вам процветания, — говорил он.

Доктор тоскливо вторил:

— А помните наш сад за стенами крепости? Немного похоже, не правда ли?

Две женщины в черном и маленькая девочка сошли с крыльца бледно-фисташкового дома с плоской кровлей и направились к нам.

Я сразу же узнал в одной из них барышню из церкви. Как ни странно, обе не покрыли голову и при этом ничуть не смущались.