Академик Аркадьев охотно откликнулся и прислал Адельберто обстоятельное – сотни на две килобайт – письмо, в котором подробно пересказывал все уже известное Мепистоппелю о «призраках» и кое-что неизвестное, но и ненужное. В заключение, почтенный экзозоолог с прискорбием сообщал, что способ размножения «призраков» для науки все еще темен и заранее благодарил за любую информацию по этому вопросу, буде таковая у господина Фюнфа найдется. Известно, правда, что на репродукционный период «призраки», не различающиеся между собой по полу, мигрируют в глубинные районы континента Мааса, что на Шараде, где питаются, очевидно, только иглами единственного произрастающего там вида растений – псевдососны Мураямы. Возможно, заключал академик, что именно смена рациона и провоцирует организм «призраков» на что-то подобное почкованию. Про почкование ученый писал с осторожностью – только на том основании, что признаков полового процесса или беременности у известных науки «призраков» не наблюдается.

    На покупку хвои сосны Мураямы Адельберто ухлопал последние из полученных под залог «Проката» деньги. Первую порцию синеватых игл он засыпал в кормушку «Отца Гамлета» – как он окрестил потенциального основателя рода ручных «призраков» – как раз перед позавчерашним разговором с Тони. В середине дня он, не удержавшись, рискуя опоздать на Терминал, зашел в «Прокат», чтобы посмотреть «как он там» и обнаружил, что зверек мучается животом. Все знания Адельберто о редком животном не помогли ему облегчить участи несчастного выходца из ледяных пустынь далекой планеты. Помаявшись еще часов шесть, он понимающе улыбнулся Мепистоппелю и испустил дух. Горю Адельберто не было предела. Профессору Аркадьеву, верно, сильно икалось в тот день. Равно, как и шельме-китайцу, продавшему проклятую хвою Адельберто. Конечно и за шкурку «призрака» – тем более за его чучелко – любители заплатили бы немало. Но не столько, чтобы Мепистоппелю удалось расплатиться с долгами. К тому же Адельберто настолько сдружился с «Отцом» – тот и впрямь был мил, умен и привязчив – что сама мысль о том, чтобы извлечь выгоду из его бренной тушки, была для него кощунственна – все равно, что набить чучело из любимого дедушки. Он подержал в руках почти невесомое тельце, запер опустевшую клетку и направился к установленному в подвале мусоросжигателю. Постояв перед мрачного вида агрегатом, он передумал и решил по-христиански предать «призрака» земле – так дети хоронят любимую канарейку. Вооружившись заступом, он соорудил во дворе «Проката», под большим платаном, над местом вечного – как он думал – упокоения своей мечты о ферме «призраков» небольшой холмик и означил его одним из запасенных в «Прокате» временных надгробий. После чего, в одиночестве, мрачный, как черт с похмелья, убыл на побережье последним экспрессом, и словом не обмолвившись о происшедшем со своим единственным другом и компаньоном.

    Вернувшись этим утром, он, прежде чем отпереть двери своего оффиса, неспеша прошел к платану, чтобы еще раз бросить взгляд на могилу своих надежд, и обнаружил ее пустой и разверстой.