Наша красотка набрасывалась на Санчеса прямо у двери, и в эти первые мгновения он ощущал ее запах и понимал, что и его влечет к этой белокурой девочке с розовой кожей и с ненасытным желанием ощущать перманентный оргазм. А уж в перерывах ужины и всяческие разговоры, и то, что надо было Санчесу («Я узнала, что ты просил»), и то, что надо было ей («Между прочим, сексуальные эксперименты лишь усиливают влечение, так что ты напрасно насчет наручников». — «Я? — удивлялся Санчес. — Что ты, милая, я с удовольствием закую тебя в броню и изорву твою плоть в клочья»).

Вот и сейчас наша красотка лишь попробовала пару ложек паэльи (не беда, Санчес готовил плов в первую очередь для себя, но и немножко для нее) и сразу же занялась сначала его пальцами, потом шеей, грудью и животом, а потом тем, что интересовало ее больше всего.

Санчес открыл глаза и посмотрел на две широкие плоские тарелки, полные плова. Ну хоть немножко попробовала. Все же он старался.

— Тебе понравилось, милая? — мягко спросил он.

— Мне с тобой всегда хорошо, мой сладкий.

— Я имею в виду паэлью.

— То, что ты делаешь руками, мне тоже очень нравится.

«Ой-ой-ой, какие мы остроумные», — подумал Санчес.

— Мне нравится все, что ты делаешь. Ты же мой самый-самый… Но больше всего мне нравится то, что ты делаешь со мной.

Самый-самый — это неплохо сказано. Ты тоже самая-самая. Самая сладкая шлюха с розовой кожей, которой очень нравится, когда ей делают больно.

Только она ничего не понимает в настоящей боли. Санчес не задумываясь перерезал бы ей горло бритвой, если б появилась такая необходимость. И возможно, когда-нибудь он сделает это, если выяснит, что ее папашка сначала растерял все свои удачные мысли, а потом еще вздумал артачиться. Когда-нибудь, но не сейчас, потому что таких сладких девочек обижать нехорошо.

— Как папа? — Последнее слово Санчес произносил на французский манер.

— Нервничает. По-моему, у него какие-то неприятности. То, что ты попросил узнать, я узнала. Если ты это имел в виду. А так все нормально…

Неприятности. Еще бы! У него очень серьезные неприятности. Причем насколько серьезные, он еще не подозревает, но мы пока не будем об этом говорить.

— Малышка, — позвал Санчес. — Надеюсь, насчет меня по-прежнему никто не знает? Я не имею в виду твоего папа, но, может, подруги…

— Ты мой самый тайный любовник на свете. И самый сладкий. Не беспокойся, я у тебя умная девочка.

Санчес бы с удовольствием не беспокоился, тем более насчет своей сладкой девочки, ведь дети не отвечают за поступки своих родителей. И она совершенно не виновата в том, что ее папа все-таки умудрился растерять некоторое количество удачных мыслей. Возможно, еще не все, и вот этот вопрос выходил сейчас на повестку дня. И его умная сладкая девочка очень даже сможет прояснить некоторые моменты. Не все мысли или все растерял наш папа.

Теперь Санчес был уверен, что несколько дней назад его очень крупно подставили. Так крупно, как этого не случалось никогда в жизни. Он, Санчес, сделал всю самую ответственную и самую грязную работу, а ему даже не захотели сказать спасибо. Он провел все безукоризненно с самого начала, вплоть до мощного драматического финала. Это была великолепная трагедия, в стиле Вагнера, и Москва еще не скоро успокоится после черной свадьбы, черной мессы, исполненной виртуозом Санчесом, но… В самый последний момент его захотели столкнуть с уже несущегося поезда.

Чем был «Континент» до того дня, как человек Санчеса переступил порог их шикарного офиса? Их чистенького, их респектабельного, их стильного, продвинутого, веселенького (или какого еще?) офиса? Пусть крупной, пусть влиятельной, но одной из множества довольно тривиальных компаний.