— Коварной?!

Джоан была истинной англичанкой. Если она видела мужчину с черными прилизанными жирными волосами, которые называют еще лоснящимися, или с бакенбардами хотя бы на миллиметр длиннее, чем то предписывается английскими обычаями, она испытывала такое отвращение, словно встретилась с ядовитым насекомым. И сходным образом относилась она к женщине, которая делилась своими проблемами не только с ближайшими подругами.

— Да, я назвала ее коварной, — кивнула Джоан, вставая и разглаживая белую шелковую юбку. — Я считаю ее коварной, и такая она и есть. Естественно, мое мнение о ней не имеет никакого значения. Мне совершенно все равно… — Она не выдержала. — Ах, Гордон! Неужели ты и правда бегаешь за этой ужасной женщиной?!

Уэст тоже встал.

— Сколько можно повторять — нет! Испробуй твой собственный метод: посмотри на меня! Вот оно! Можешь ли ты со всей искренностью и ответственностью заявить, что веришь клевете?

Наступило молчание; палевый мотылек, смеясь, порхал возле лампы.

Наполненные слезами глаза Джоан мельком взглянули на мотылька. Потом она обвела взглядом комнату.

— Нет, — призналась она тихим голосом. — Я не верю, со всей искренностью и ответственностью. Но…

— Что «но»?

— Яд проник мне в сердце, только и всего. И просто так не уйдет. Я все время думаю о том, как ты со Стеллой Лейси здесь, в твоей комнате…

— Прекрати! Неужели ты не понимаешь, что именно на такую реакцию и рассчитывает аноним? Из-за такого вот навета бедная Корделия Мартин покончила с собой, а возможно, дело выеденного яйца не стоило!

Джоан с усилием взяла себя в руки.

— Да, — согласилась она, — я понимаю. Извини. Я постараюсь исправиться.

— Если мы позволим анонимщику задеть нас за живое, мы пропали! Даже сейчас, когда я смотрю на вещи относительно легко и здраво, я понимаю, что в слухи о тебе и Хантере никто не поверит. Если не считать… если не считать меня.

— Вот именно! Взять, к примеру, Марион Тайлер. Она — милейшая особа. Если бы Вдова писала о мистере Хантере и Марион Тайлер…

— Что такое?! — вскричал пораженный Уэст.

Джоан, слегка склонив голову набок, оглядела его ласково, но с сожалением.

— Милый, — заявила она, — вы с моим дядей два сапога пара. Вы оба живете в башне из слоновой кости; вы никогда не видите того, что творится у вас под носом; вы оба не выносите сплетен.

— Да, я ненавижу сплетни и сплетников! Они ограниченные и ничтожные…

— Нет, Гордон. Просто ты вечно витаешь в облаках или плывешь в каноэ по Замбези. Ты никогда не замечаешь своих соседей.

— Понятно. А дядюшка чем тебе не угодил?

— Он долгие годы ругает военное министерство. Говорит, что в следующую войну, которая, по его мнению, начнется не позже чем через год, немцы нападут на нас на пикирующих бомбардировщиках при поддержке танков… — да-да, я знаю все термины! — ринутся в молниеносную атаку, которую они попробовали применить в 1914 году, но потерпели поражение. Военное министерство отделывается вежливыми отписками; а он стар и устал от жизни.

Фантазия Гордона Уэста услужливо нарисовала банальный образ полковника Бейли, живущего в отставке на половинную пенсию. Образ приобретал любопытную пикантность (время подтвердило многие из его предположений).

— Видишь ли, — негромко продолжала Джоан, — интересоваться другими людьми вполне естественно, и это свойственно человеческой натуре. Вот я, например, очень любопытна. Можешь считать меня сплетницей; бывает, я по полдня болтаю по телефону.