|
Это был действительно человек, и Настя знала, как его зовут, и даже знала, что сказать ему при встрече. – Нашелся, да? А я думала, тебя волки съели. Покровский ничего не ответил, просто взял Настю за шиворот, поднял с пола и бесцеремонно усадил на то самое место, откуда пару минут назад мистические силы потащили Настю к двери. Сам Покровский сел в углу, по левую руку от Горгоны, ожидая дальнейших указаний. Был он бледен и как будто немного не в себе. Или даже очень много не в себе. – Потом, – сказала Горгона. – Что – потом? – не поняла Настя. – Потом ты увидишь нашего пленника. Когда ты пройдешь обряд перехода, станешь одной из нас, станешь сестрой, вот тогда… – Но я не могу ждать! Я чувствую, что… – Тебе не нужно беспокоиться о таких пустяках. Пленник, даже если он королевский сын, всего лишь человек, всего лишь… – Горгона свела брови, припоминая нужное слово, – приношение. – Приношение? Это как? – Ты узнаешь, когда пройдешь обряд. Почему-то это обещание Настю не успокоило, но притворно разыгрывать одержимость и с боем прорываться во двор было занятием безнадежным, так что Настя взяла тайм-аут; тем более что Покровский принес ей что-то вроде завтрака, который состоял из металлической кружки с водой и плошки с лесными ягодами. – Человеческой еды мы не держим, – сказала Горгона. – А наша тебе вряд ли понравится. Пока. – Чем же вы своего пленника кормите? – спросила Настя, подозрительно разглядывая ягоды. – Всяким, – равнодушно ответила Горгона. – Он уже давно перестал жаловаться. – А вот этого? – Настя показала на Покровского. – Этот на вашей ягодной диете долго не протянет… – А он у нас не задержится, – так же равнодушно сказала Горгона. – Это не наш слуга, он должен будет вернуться к своему хозяину. – Слуга? К хозяину? – Настя с интересом посмотрела на Покровского, который, кажется, влип в какую-то новую историю или же так и не смог отлипнуть от старой. Покровский до этого момента старался не встречаться с Настей глазами, но тут не выдержал, и это мимолетное столкновение взглядов было похоже на украдкой переданную записку; Покровский не мог или не хотел ничего говорить, однако в глазах его Настя увидела отчаяние, злобу и что-то очень похожее на стыд. – К хозяину, к хозяину, – вдруг ответил ей кто-то, и Настя вздрогнула, потому что в доме не было никого, кроме нее, Горгоны и Покровского. – Хозяин его заждался, – сказал с ухмылкой Сахнович, едва заметный в плохо освещенной комнате. Он пристроился за плечом у Покровского, словно полупрозрачное облачко, прилепившееся вдоль стены. – Хозяин у нас общий, и он очень не любит, когда его работники начинают без спроса по лесам бегать. Вот, пришлось разыскать товарища, провести с ним разъяснительную работу. Покровский скрипнул зубами, но не пошевелился. – Он ведь думал, что сам себе хозяин, – продолжал вещать Сахнович. – Поработал, не понравилось, уволился, так? Даже не уволился, просто ушел, и все. Только с нашим хозяином такие штуки не проходят. Трудовой кодекс у нас тоже не действует, и профком за тебя, Тема, не вступится. Я ведь тебе еще в Праге пытался мозги вправить, да только ты слушать не стал… – А-а, – догадалась Настя. – То есть тогда ночью он пошел с тобой поговорить и не вернулся. |
