Мужчина поперхнулся пылью. Микки придержала ему голову, чтобы откашлялся. Кей представила, как от сотрясения вновь открываются порезы и глубже уходят оставшиеся осколки... Вместе с тем сознание отмечало монотонный гул самолетов над головой. Было слышно, как на соседней улице оползла и с треском рухнула крыша. Кей заработала сноровистей.

– Как у тебя, Партридж? – окликнула она, завязав бинты. – Долго еще?

– Почти все.

– А ты, Микки?

– Будем готовы вместе с вами.

– Хорошо.

Кей развернула носилки. Появившийся боец помог уложить старуху и подоткнуть одеяло.

– Как понесем? – спросила Кей, когда все было готово. – Через сад на улицу выйдем?

Боец помотал головой:

– Здесь – нет. Придется опять через дом.

– Через дом? Черт! Тогда лучше поспешить. Поднимаем? Ну, раз-два, взяли...

Почувствовав, что ее поднимают, старуха наконец открыла глаза, удивленно огляделась и прошептала:

– Чё это вы делаете?

Кей крепче ухватила носилки.

– Везем вас в больницу. У вас сломаны ребра. Но все будет хорошо.

– В больницу?

– Вы не могли бы лежать спокойно? Это недолго, правда. Нужно вынести вас к фургону.

Кей говорила так, словно обращалась к подруге – скажем, Микки. Ее бесила манера полицейских и медсестер разговаривать с ранеными, точно с идиотами: «Все хорошо, дорогуша. Ну-ну, мамочка. Об этом не волнуйтесь».

– Вот и сын ваш идет, – сказала она, увидев, что Микки помогает окровавленному человеку встать. – Партридж, у тебя девочки готовы? Всем внимание. Двинулись. Быстро, но плавно.

Неровным строем они вошли в кухню. Свет заставил зажмуриться и прикрыть глаза. А потом девочки увидели, какие они грязные и изрезанные, как жутко выглядит окровавленный отец с забинтованным лицом. Они расплакались.

– Ничего, ничего, – говорила потрясенная мать. Ее все еще колотило. – Все в порядке, правда же? Филлис, запри дверь. Эйлин, захвати чай. И закрой банку с солониной. Чтоб потом... О боже! – Она дошла к выходу из кухни и увидела разверзшийся хаос. Не веря глазам, женщина схватилась за сердце, – Господи ты боже мой!

Девочки, шедшие за ней, вскрикнули.

Оскальзываясь, Кей с бойцом выруливали среди развалин. От каждого шага поднимались тучи пыли, перьев, сажи. Наконец добрались к краю того, что некогда было палисадником. Пара мальчишек катались на дверцах фургона.

– Помочь ничего не надо, мистер? – спросили они то ли бойца ПВО, то ли Кей.

– Ничего не надо, – ответил боец. – А ну-ка, марш в укрытие, пока вам тут бошки не поотрывало! Где ваши матери? Вы что думаете, это вам шмели гудят?

– Ой, кто это? Бабушка Парри? Ее убило?

– Брысь отсюда!

– О боже мой! – все повторяла женщина, пробираясь через руины своей квартиры.

В фургоне были четыре железные койки, наподобие тех, что использовались в укрытиях. Светила тусклая лампочка, но обогрева не было вовсе; Кей укрыла старуху еще одним одеялом, брезентовым ремнем пристегнула к койке и положила две грелки – под колени и к ступням. Микки привела мужчину. От крови и пыли глаза его слиплись окончательно; подсаживая в фургон, Микки переставляла его руки и ноги, словно сам он забыл, как ими пользоваться. Следом пришла жена. Она уже стала подбирать всякие мелочи: клетчатый шлепанец, цветок в горшке.

– Как же я все брошу? – сказала она, когда боец попытался усадить ее в машину Партридж, чтобы везти на пункт первой помощи. Женщина заплакала. – Может, вы сбегаете за мистером Грантом? Вон его дом через дорогу. Он присмотрит за вещами. Пожалуйста, мистер Эндрюс!

Меж тем Партридж урезонивала девочку:

– С собакой нельзя.

– Тогда я не поеду! – Девочка заплакала и крепче стиснула взвизгнувшую собачонку.