– Тогда я не поеду! – Девочка заплакала и крепче стиснула взвизгнувшую собачонку. Потом взглянула под ноги: – Ой, мам! Фотка дяди Патрика вся на кусочки разбилась!

– Да пусть едет с собакой, – сказала Кей. – Ничего страшного.

Ладно, пускай Партридж сама разбирается, решила она, спорить нет времени. Кивнула Микки, сидевшей с ранеными, закрыла дверцы и побежала протереть ветровое стекло – простояв на улице двадцать с небольшим минут, машина вся покрылась толстым слоем пыли. Кей влезла в кабину и запустила мотор.

– Эндрюс, последи за покрышками, ладно? – крикнула она, перед тем как разворачиваться.

Не дай бог сейчас проколоть шину. Боец отошел от женщины с девочками, посветил на колеса и махнул рукой.

Кей двигалась опасливо и прибавила скорость, лишь когда дорога расчистилась. С ранеными правила предписывали держать шестнадцать миль в час, но она, представив, каково сейчас старухе со сломанными ребрами и ее окровавленному сыну, ехала быстрее. Время от времени Кей пригибалась к ветровому стеклу и смотрела в небо. По-прежнему надсадно выли самолеты и звонко лаяли зенитки, но за ревом мотора было не разобрать: проскочили самое пекло или к нему-то и едут.

В стенке кабины имелось раздвижное окошко, и Кей слышала, как прямо за ее головой в фургоне копошится Микки. Не отрывая глаз от дороги, она чуть повернулась и спросила:

– Порядок?

– Почти, – ответила Микки. – Вот только бабулю растрясло.

– Я уж и так стараюсь.

Кей до рези в глазах вглядывалась в дорогу, безнадежно пытаясь объезжать рытвины и ухабы.

Они подъехали к приемному покою госпиталя на Хосферри-роуд; дежурная сестра выбежала навстречу, пригибаясь, словно от дождя. Следом неспешно шествовала старшая сестра, абсолютно невозмутимая к вспышкам и разрывам.

– Все не можешь с нами расстаться, Лэнгриш? – Она перекрикивала очередной залп зениток. – Ну, с чем пожаловали сегодня?

Крылья чепца полногрудой светловолосой сестры на концах закручивались в острия; всякий раз Кей вспоминала рогатые шлемы викингов, какие встречаются у оперных певцов. Сестра послала за каталкой и инвалидным креслом, шугая санитаров, точно гусей. Когда изрезанный мужчина стал заторможенно выбираться из фургона, она подстегнула и его:

– Живей, пожалуйста!

Кей с Микки осторожно положили старуху на каталку. Микки уже пришпилила бирку с адресом и временем происшествия. Бабка испуганно сучила руками; Кей ее придержала и успокоила:

– Не волнуйтесь. Все будет хорошо.

Мужчину усадили в инвалидное кресло. Он похлопал Микки по руке:

– Спасибо тебе, сынок.

Все это время он принимал ее за парня – видел-то лишь мельком в самом начале.

– Бедняга, – сказала Микки, когда они с Кей уселись в фургон. Она пыталась обтереть измазанные кровью руки. – Шрамов до черта останется, да?

Кей кивнула. Вообще-то, благополучно сдав мужчину и его матушку, она уже почти забыла о них. Мысли были заняты маршрутом возвращения на Долфин-Сквер; по-прежнему нескончаемо гудели самолеты и рявкали зенитки. Кей пригнулась к рулю, снова вглядываясь в небо. Микки тоже взглянула, потом опустила стекло и высунула голову наружу.

– Ну что там? – спросила Кей.

– Поди разбери. Вон пара самолетов, прямо над башкой. Вроде кругами ходят.

– Над нами кружат?

– Кажись, так.

Кей газанула. Микки рукой придерживала колотившуюся о дверцу каску.

– Поймали в прожектора! – докладывала она. – Теперь потеряли... Сейчас... Опаньки! – Микки проворно втянула голову в кабину. – Зенитки зашмаляли.

Кей свернула за угол и посмотрела вверх. В луче прожектора плыл сияющий самолет. К нему взмыла огненная трасса, которая летела будто в тишине – казалось, цепочка резвых огоньков, следящих дымками, не связана с ощутимым грохотом орудий.