Древней и недоброй реликвией представал меч в руках гостя из прошлого. История,

которая связывала меч и рыцаря, могла быть только темной и кровавой. Нельзя было представить этот клинок, бьющимся за справедливость или защищающим обиженных.

Для другого ковал его кузнец, оставивший свой горбатый вензель WW возле рукояти.

Когда рыцарь подошел совсем близко, Инга увидела забрало его цилиндрического шлема с плюмажем из перьев черного петуха.

Забрало было сделано в виде искаженного ужасом человеческого лица.

Распахнутый криком рот, выпученные глаза, капли пота на лбу с пугающей достоверностью отлитые в металле.

Есть страх, который убивает, разрывая сердце – вот, что говорила эта жуткая маска.

Голос, раздавшийся из‑за нее, был под стать остальному.

Его трудно было описать. Но еще труднее было представить горло, способное родить подобные звуки – булькающий хрип и скрежетание.

Инга не сразу поняла, что рыцарь говорил по‑французски.

– Традиции требуют от меня назвать свое имя прежде, чем вы вступим в поединок.

Его манера строить предложение была архаичной. Это был язык, устаревший на столетия.

– Позвольте представиться, мадам, сир. Граф Ланкедок де ля Руж. Как говорят на моей второй родине, Lankedok von Eckstein. Замок Экштайн был пожалован мне за верную службу Тевтонскому Ордену, хотя по происхождению я француз.

– Ваша верная служба, граф, оставила свой след в летописях Ордена, – сказал Эдуард. – В них вас называют не иначе, как Братоубийцей и Клятвопреступником.

– О, вы немало знаете обо мне, – железная маска ужаса повернулась к Эдуарду. – Что же еще вы почерпнули из записей моих братьев?

– Вы были прокляты. И ваше проклятие толкнуло вас на предательство.

Звуки, издаваемые Ланкедоком, были похожи на сипенье в перерезанной глотке. Таков был смех Рыцаря Ужасного Образа.

– Проклятие, вот как. Мое проклятие в моих руках и на мне. Меч и доспехи,

выкованные моему прадеду из железных костей дракона. По слухам кузнец‑чернокнижник взял с него в уплату души всех его потомков. Значит, и мою тоже.

Меч вспыхнул ярче, и Инга разглядела гравировку на доспехах Ланкедока. Всадники с длинными мечами рубили драконов, единорогов и крылатых львов.

– А тот, у кого нет души, не знает уз братства, не так ли?

– Вы искали гробницу Императора, – сказал Эдуард.

– Искал. А нашел свою смерть. Трижды.

– Братья‑рыцари убили меня за то, что я заманил их в ловушку русских. Они выбрали для меня позорную смерть, посадив на лошадь и накинув на шею петлю, привязанную к ветке дерева. Мой оруженосец хлестнул лошадь по крупу. Так я умер в первый раз.

– Мое лицо клевали вороны. На девятый день они передрались за мои глаза. Капли их крови попали на мой вывалившийся язык и на мой меч, сваленный под деревом вместе с доспехами. Так я ожил впервые. Спасибо моим товарищам, испугавшимся проклятия, и оставившим мне мое оружие. В благодарность я последовал за ними и убил их всех до единого. Потом я продолжил поиски усыпальницы Императора.

– Второй раз я умер от руки монгольских грабителей могил. За то, что я перед смертью перебил половину его отряда, их вожак вырезал мне нижнюю челюсть. И повесил себе на шею. Он был жаден и не знал о проклятии. Его монголы увезли мое снаряжение с собой. В первый же вечер вожак порезался о мой меч. Я пришел в его лагерь ночью на зов крови. И до рассвета не оставил в живых никого.

– Так я узнал, что с каждой своей смертью я становлюсь сильнее. Изменяющиеся письмена на лезвии моего меча научили меня возвращать тех, кого он убил, в мир живых. На короткое время и только, чтобы исполнить мой приказ.