– Но это же когда было, – заметил собеседник. – В допотопные времена.

В его голосе звучал невысказанный вопрос. Мэннинг сделал вид, что ничего не заметил, и небрежно бросил:

– Есть вещи, которые не забываются.

– Конечно, – старик зевнул. – Пойду-ка сосну. Сменю вас в семь.

И он вышел на палубу, бормоча что-то себе под нос. Гарри закурил, подтянул к себе кресло с откидывающейся спинкой, стоявшее у стены, устроился на нем поудобнее и взялся за штурвал твердой рукой.

Волноваться сейчас о том, что может произойти в Сан-Хуане, не имело смысла. Играть придется так, как лягут карты. Легкая ироническая усмешка тронула кончики его губ. Похоже, он всю жизнь только этим и занимается.

Постепенно память увела его в прошлое по забытым тропинкам, и в его душе воскресли образы людей и давние события. Такие вот часы он больше всего любил проводить на море. Никого вокруг: только волны и корабль. Словно весь остальной мир исчез куда-то.

Дверь тихо отворилась, и в ту же минуту брызги ударили в стекло. Мэннинг почувствовал запах кофе, казавшийся особенно резким в свежем утреннем воздухе, и какой-то другой, более тонкий аромат. Вошла Анна.

– Что выгнало вас из постели в такую рань? – спросил он.

– Это мое самое любимое время, – ответила она и подтянула к себе второе кресло.

Девушка подала Мэннингу кружку с кофе и сандвич. Завтракали они молча, касаясь друг друга коленями и ощущая легкость и спокойствие. Потом он предложил ей сигарету, и они курили, слушая, как дождь с силой стучит в окошко.

– Вы любите море, верно? – вдруг спросила Анна.

– В общем, да, – отозвался Мэннинг, на мгновение забыв о сдержанности. – Море как женщина – оно капризно и не слишком надежно, но от этого любишь его не меньше.

Анна улыбнулась.

– Вы самый странный фоторепортер из всех, каких я видала в своей жизни.

В голосе ее тоже чувствовался вопрос, и Мэннинг понял, что ступил на скользкую почву.

– В Гаване у меня была своя фирма, мы занимались спасательными работами, а кроме того – подводным фотографированием. После революции я держался до последнего, потому что не мог сообразить, куда подует ветер. И чертовски много людей, живших там, делали то же самое. А потом – едва ноги унес. Все потерял.

Он не сумел скрыть свою горечь, и Анна порывисто подалась к нему и дотронулась до его руки.

– Мне жаль. – В ее словах прозвучали нежность и сочувствие.

– Не стоит. Я счастливее тех бедолаг, что сшиваются в Майами и ждут, пока с Кастро случится какая-нибудь неприятность. Я знаком с нужными людьми, а это важно. Работая внештатным фотокорреспондентом, я сумел обеспечить себе твердый доход.

– А поездка в Сан-Хуан? Она много для вас значит?

– В данный момент – больше, чем что бы то ни было в моей жизни.

– Тогда я рада, что мы согласились отвезти вас.

Мэннингу вдруг стало стыдно за всю свою ложь, за то, что он втягивает Анну и ее отца в опасную игру, к которой они не имели никакого отношения. Его вдруг охватило неистовое желание все рассказать Анне, но она заговорила первой.

– Правда ведь, нет ничего лучше на свете – маленький корабль и ночное море? И все твои беды кажутся такими ничтожными.

Лицо девушки освещало лишь слабое мерцание компаса, густые черные тени скрывали ее глаза, что придавало ее облику какую-то таинственность.

– А вы необычный человек, – заметил Мэннинг. – Николи Алеко сказал, что вы учились в Вэссэре?

– Несколько месяцев назад – да, – кивнула Анна.