И все-таки в этой работе есть волшебство. Чаще всего оно проявляется в тот момент, когда замысел произведения возникает в голове писателя обычно в виде грубого наброска, но нередко и как уже готовое произведение (когда происходит подобное, чувствуешь, будто попал в эпицентр взрыва ядерной бомбы). Позднее автор сможет рассказать, где он находился, когда все это произошло, и какие элементы соединились вместе, чтобы у него возник замысел произведения, однако сам замысел представляет собой нечто совершенно новое, сумму значительно большую, чем ее составляющие, нечто, созданное из ничего. Это, цитируя Марианну Мур, натуральная лягушка в воображаемом саду. Поэтому не надо бояться читать примечания из-за того, что волшебство повествования испарится после того, как я расскажу вам о том, как я придумал эти фокусы. В настоящем волшебстве нет фокусов. Когда речь заходит о настоящем волшебстве, оно относится только к истории.

Впрочем, можно испортить впечатление от рассказа, который вы еще не читали, если вы относитесь к числу людей (ужасных людей), которые не могут удержаться от того, чтобы не заглянуть о конец книги, — подобно тому, как капризный ребенок съедает свой шоколадный пудинг до того, как взяться за мясное блюдо. Им я предлагаю убираться ко всем чертям, иначе они могут пострадать от худшего из проклятий — разочарования. Всем остальным предлагаю краткое путешествие по некоторым рассказам, включенным в «Ночные кошмары и сновидения».

«„Кадиллак“ Долана» — полагаю, что ход мыслей, который привел меня к этому рассказу, очевиден. Я ехал в своей машине по шоссе через одно из тех кажущихся бесконечными мест, где ведется ремонт дороги. Вдыхал пыль и смрад расплавленного асфальта и выхлопных газов и не отрывал взгляда от задней части одного и того же фургона с наклейкой на бампере «Я ТОРМОЖУ, ЧТОБЫ ПРОПУСТИТЬ ЖИВОТНЫХ» на протяжении — в моем восприятии — лет девяти. Вот только на этот раз передо мной ехал не фургон, а большой зеленый «кадиллак». Когда мы медленно проезжали мимо того места, где в вырытую яму укладывали огромные отрезки труб, я подумал — отчетливо это помню, — что в такую трубу может поместиться даже такой большой автомобиль, как этот «кадиллак». Мгновение спустя у меня в воображении твердо закрепился замысел «Кадиллака Долана», полностью оформленный, так что текст будущего рассказа не изменился впоследствии ни на йоту.

Это не значит, что рассказ родился так уж легко, вовсе нет, скорее наоборот. Еще никогда на моем пути не вставало столько препятствий технического характера. А теперь я хочу сообщить вам то, что журнал «Ридерз дайджест» любит называть «личной точкой зрения». Несмотря на то, что мне нравится думать о себе как о литературном варианте Джеймса Брауна (самозванец, «работающий больше всех человек в шоу-бизнесе»), на самом деле я исключительно ленив в тех случаях, когда речь заходит о технических деталях и исследованиях, необходимых для того, чтобы написать литературное произведение. Тут меня много раз подкалывали за мои промахи читатели и критики (точнее и унизительнее всех Эйбрам Дейвидсон, пишущий для газеты «Чикаго трибюн» и публикующий свои рассказы в журнале «Фэнтэзи энд сайенс фикшн»). Взявшись за «„Кадиллак“ Долана», я понял, что на этот раз нельзя просто что-то состряпать, потому что весь замысел рассказа основывается на разного рода научных деталях, математических формулах и физических постулатах.

Если бы я открыл эту неприятную истину раньше, прежде чем успел написать примерно пятнадцать тысяч слов о судьбе Долана, Элизабет и ее мужа, напоминающего своим характером героев Эдгара По, то, без сомнения, отложил бы рассказ в ту часть моего архива, которая именуется «незаконченные произведения».