С этим он и обратился к Филиппу Лангу. Запинаясь и с трудом подбирая нужные слова, он изложил ему, как горячо он желает лично принести благодарность римскому императору за все благодеяния, милости и свободы, которые он от него получил. При этих словах Ланг воззрился на него как человек, которому подсыпали хины в муку.

-- Я не ослышался? -- прошипел он. -- Вы говорите всерьез? Вы хотите на прием к Его Величеству императору? Да кто же это -- шел бы он к палачу! -вложил вам в голову такую бессмыслицу?!

Внутри его поднялась злоба, переходящая в инстинктивный страх. Он решил, что Мордехай Мейзл задумал раскрыть его двойную игру и обвинить его перед императором. Да, но каким образом этот еврей мог узнать, что он, Филипп Ланг, в качестве скромного вознаграждения за свою посредническую деятельность оставляет себе пятую, а иногда и четвертую часть императорской доли?! Или у этого жида Мейзла повсюду имеются осведомители? "Что же за безбожный, коварный и предательский народ эти жиды, -- сказал он себе в горчайшей злости. -- Вечно они думают о всяких пакостях и не хотят вести себя спокойно, как подобает людям".

-- Его Величество, -- сказал Мордехай Мейзл, -- оказал мне великую честь и благодеяние. Он сделал для меня больше, чем какой бы то ни было другой государь для людей моей веры. Поэтому я обращаюсь к вам с усерднейшей просьбой...

-- Non sepuo!(3) -- сердито оборвал его Ланг. Он родился в Триентском округе и всякий раз, когда волновался или злился, пересыпал свою речь итальянскими словами. -- Non sepuo. Это... невозможно. Этого нельзя. Вы не знаете двора. Вы понятия не имеете о том, как подобные дела решаются у императора. Посланник короля Англии, к примеру, ждет уже два месяца, чтобы передать Его Величеству грамоту, но так и не может добиться приема. Он оскорбляется, пишет протесты, грозится уехать обратно, но все без толку. Господин полковник фон Гвандероде, которому должно вручить императору письмо курфюрста Бранденбургского, тоже до сих пор не допущен. Князю Боргезе, интернунцию и родному племяннику Его Святейшества Папы, император не может отказать, зато требует изложить дело коротко, не тратя лишних слов, ибо он, Его Величество, и без того отягощен многочисленными заботами. А вы хотите попасть к Его Величеству! Что можете вы донести до ушей моего всемилостивого господина, какую еще болтовню вы уготовили ему? Разве у вас есть

основания для жалоб? Или вы не знаете, что я -- как это у вас называется? -- "огэв исраэль", друг евреев? И разве я не был вам всегда словно брат?

-- Я не хочу приносить никаких жалоб, -- возразил Мейзл, -- и тем более не хочу ничего передавать. Я хочу лишь возблагодарить Его Величество за оказанные ласку и милость.

-- Вот это хорошо! -- воскликнул Филипп Ланг. До него наконец дошло, что хотя Мордехай Мейзл и упорствует, но его намерение, в сущности, безобидно и в случае каких-либо неожиданностей он, как камердинер Его Величества, легко сможет защитить себя. А потому он продолжил совсем иным тоном: -- Моя дружба к вам столь велика, что я, возможно, помогу исполнить ваше желание, даже если это и будет трудно. Только об одном я прошу вас: наберитесь немного терпения. Если это дело не выйдет сегодня или завтра -ничего не потеряно. Я должен выбрать удобный день и подходящее место, чтобы сообщить о вашей просьбе Его Величеству с глазу на глаз. Дело в том, что мой всемилостивый господин хочет действовать с большой осторожностью. Он никогда и ни в чем не спешит и ничего не предпринимает в неурочный день или час.