В этот момент Мордехай Мейзл увидел его насквозь. По фальшивому звучанию его голоса и слишком слащавому выражению лица он смог заключить, что скрывается за гладкими фразами Ланга. Ланг уже числил его в покойниках и давал ему всего лишь две-три недели жизни. Если бы ему только удалось, он употребил бы все усилия для того, чтобы Мейзл вовсе не повстречался с императором.

-- Благодарю вас, я все понял, -- проговорил Мордехай Мейзл.

Филипп Ланг оставил свою коляску на Николаевской, и Мендлу пришлось проводить его с фонарем, так как в паутине узких, извилистых улочек ночью немудрено было и заблудиться.

Когда он вернулся в дом на площади Трех Колодцев, то застал хозяина еще на ногах.

-- Когда взойдет солнце, пойдешь в мясные лавки, -- приказал ему Мордехай, -- и спросишь, кто из мясников на этой неделе будет отвозить в "Олений ров" венгерскую говядину для зверинца!

В еврейском городе было несколько человек, которые могли видеть римского императора, когда им вздумается. Это были мясники и их работники. Дело в том, что пражские мясники-евреи были обязаны ежедневно привозить по 34 фунта свежего мяса для двух императорских львов, орла и других хищников в парк "Олений ров" и ввиду того беспрепятственно пропускались со своими повозками в ворота замка. А император почти никогда не упускал случая присутствовать при утреннем кормлении своих зверей. Он сам следил, чтобы каждому досталась полагающаяся ему часть -- а обоим львам, которых он лично укротил и дрессировал и с которыми чувствовал себя магически связанным одними и теми же созвездиями, даже давал мясо из собственных рук. Такой же привилегии удостаивался и орел, одиноко и печально сидевший в своей клетке.

Надев на себя кожаный фартук, перепоясавшись ремнями для заплечной сумки и нацепив на пояс маленький мясницкий топорик, Мордехай Мейзл с мясником Шмайе Носеком переехал через Влтаву по мосту, ведущему в Градчаны. К полудню они должны были добраться до "Оленьего рва". Миновав ограду, которой был обнесен зверинец, они остановились перед домиком привратника, нагрузились мясом и прошли остаток пути пешком, потому что почуявшая запах львов лошадь тряслась и не желала дальше ступить ни шагу.

День выдался холодным -- под ясным небом гулял пронизывающий ветер, взметавший опавшие листья. Дорожка, по которой они шли, провела их сначала через фруктовый сад и огород, а потом пошла по лугу. Они миновали кустарник и пересекли буковую рощу, где жили косули и лисицы. А выйдя из рощи, очутились перед боковым флигелем замка; к нему-то и примыкал зверинец.

Под сенью древних буков и вязов стояли клетки и вольеры из толстых железных прутьев. Ручной медведь, который привык клянчить кормежку, приносимую с дворцовой кухни, предоставленный самому себе топтался по дорожкам. В маленькой землянке, вровень с травой крытой черепицей, дежурили сторожа. Их было трое, но навстречу им вышел только один. И пока под рычание львов и визг обезьян он проверял и взвешивал мясо, мясник Носек указал Мейзлу, через какие ворота император выходит в парк. Он описал и его наружность -- по его словам, это был невысокий, коренастый мужчина с курчавой бородкой, очень быстрый в движениях. В это время года на нем обычно бывает короткий плащ с меховым подбоем и золотой каймой, сшитый из материи, которую Носек оценил в полгульдена за локоть. Но главное -- императора было легко опознать по тому, как он выбрасывает при ходьбе правую руку, словно указывая себе путь своей узкой кистью с узловатыми голубыми жилами. Мейзлу не придется долго ждать: звери голодны, и из окон императорских покоев уже наверняка слышно рычание львов.

Когда мясо было взвешено и хорошее его состояние засвидетельствовано, они получили разовую плату: четыре новеньких серебряных богемских гроша мяснику и полгроша -- работнику.