А затем, стоило мне коснуться ее…

…Стоило коснуться, как случилось нечто по-настоящему жуткое. Труп резко дернулся и вмиг ожил. Развернулся в кресле — и не голый череп увидела я, но пару вытаращенных в изумлении, безумных глаз. А потом и рот открылся, издав жуткий звук. Долгий, монотонный, будто крик животного, вой на одной ноте, исполненный страха и неразумения происходящего, и казалось, что вой этот никогда не прекратится. Хотя бы по той причине, что кричали двое, — разумеется, я тоже заорала во все горло, и, вероятно, пронзительность, громкость и внезапность моего вопля побудили «труп» вскинуть болезненно тощие руки к потолку, задев лампочку, и та принялась раскачиваться вперед-назад, вперед-назад, отчего перекошенное от испуга лицо (и это был мужчина, в чем более не оставалось сомнений) попадало то в яркое пятно света, то пряталось в тени, свет и тень, свет и тень, лампочка качалась, будто маятник, а мы двое, впившись друг в друга глазами, продолжали вопить что было мочи — до тех пор, пока на лестнице не раздались шаги, а когда я опомнилась…

10

…Когда я опомнилась, то обнаружила, что полулежу в самом удобнейшем на свете кресле, в комнате с естественным освещением и с одной стеной, целиком стеклянной, за которой раскинулся прекрасный обихоженный сад — с каменной изгородью, фонтанчиками и розовыми кустами. Где-то негромко звучала нежная музыка, что-то из гитарной классики. Рядом на низкой скамеечке сидела Элисон и держала меня за руку. Заметив на столике возле кресла кружку со свежезаваренным чаем, я сделала глоток. Чай был крепким, сладким и чудесным образом приводящим в чувство.

— Где я? — шепотом спросила я.

— В студии Фиби. Классно тут, да?

Сил у меня хватило только повторить:

— Фиби?

— Бешеная Птичья Женщина. Только мы больше не будем так ее называть. Ее зовут Фиби.

С трудом ворочая головой, я огляделась. В комнате было полно холстов, мольбертов, банок с красками и кистей. Также в комнате стоял обеденный стол — вдвое меньших размеров, чем в гостиной на первом этаже, — и за ним сидел мужчина из подвала; закутанный в одеяло, он играл все в ту же карточную игру.

— Кто это? — прошелестела я.

— Неизвестно. Но мы думаем, что его зовут Лю или типа того, а родом он из Китая.

Дверь отворилась, и в студию вошла Фиби. Мой взгляд скользнул по дверному проему, и я сообразила, что эта прекрасная, светлая, наполненная воздухом студия находилась за той второй дверью в коридоре, что была заперта. И лишь сейчас я вспомнила, как спускалась в темный страшный подвал. Я жадно отхлебнула еще чая.

— Как ты себя чувствуешь, Рэйчел? — спросила Фиби.

— Нормально, спасибо. — Неужели это та самая женщина, которую совсем недавно я боялась как огня? Она же такая милая и добрая.

— Глупенькая, не надо было тебе туда ходить. Вы перепугали друг друга до смерти.

Я улыбнулась:

— Да, вы правы.

Лю за столом радостно вскрикнул. Фиби подошла к нему взглянуть, как идет игра, положила руку ему на плечо и сказала:

— Вот здорово! Ни одной карты не забыл. Молодец! — и добавила, старательно выговаривая, несколько слов на китайском (надо полагать). Лю просиял. По меньшей мере трети зубов во рту у него не было, но улыбка все равно получилась хорошей.

— Вуа цуо дао лэ, — произнес он хриплым гортанным голосом.

— Он играет в эту игру вторую неделю, — пояснила Фиби, придвигая стул и усаживаясь между нами. — Я ему предложила, потому что, похоже, он потерял память, и я подумала, что, может быть, с помощью игры память вернется.