Ее появление повергло меня в такой шок, что я не выходила из квартиры до утра воскресенья и просила портье покупать для меня продукты.

Даже после всего, что мне пришлось пережить, я до глубины души потрясена масштабом его влияния. Я до сих пор задаюсь вопросом, что именно видела, и до сих пор ежеминутно перехожу от полного отрицания к безоговорочному смирению, однако же, должна признать, эти новые видения означают изменение стратегии, к какой он прибегал до сих пор, чтобы держать нас в установленных границах.

Принимая во внимание свои расшатанные нервы, я была готова склониться к мысли, что та женщина в Грин-парке какая-то актриса. Возможно, где-то рядом снимают кино. Или же она принадлежит к числу странных молодых людей, помешанных на переодевании, о которых я читала в газетах. Однако же, исходя из внешности женщины, я отнесла бы ее ко временам королевы Виктории, а вовсе не к современным лондонцам, какими бы экстравагантными они ни были.

Подол ее черного платья подметал дорожку, а шляпка совершенно скрывала от взгляда лицо. И разве я бы смогла вообразить в таких подробностях траурные ленты на шляпе? Именно детали убедили меня, что эта безмолвная, неподвижная фигура существует в реальности. Однако же женщина казалась слишком высокой и неестественно худой в своем глухом платье, и я даже заподозрила, что передо мной какой-то шутник на ходулях, решивший попугать редких прохожих. Перед собой она толкала коляску. Старомодную громоздкую коляску с колесами как у телеги.

Я отвернулась и сделала вид, будто не замечаю ее, но, когда пошла дальше, женщина будто бы выдвинулась из завесы тумана у подножия дерева и стала приближаться к дорожке, которую мне требовалось пересечь, чтобы выйти на Пикадилли. И как бы я ни замедляла шаг, как бы ни ускоряла его, было очевидно, что мы обязательно встретимся на перекрестке.

Я резко свернула вправо, однако она не отставала, тогда я пошла прямо вперед, пытаясь избежать столкновения, которое, как я интуитивно понимала, не сулило мне ничего хорошего. К этому времени я уже начала спотыкаться, терять равновесие, потому что чувствовала себя совершенно разбитой. Волосы растрепались и упали на лицо, я была в ужасающем состоянии, но, милый, я все равно не оставляла попыток. Я действительно старалась.

Когда я дошла до дорожки, женщина уже поджидала всего в нескольких шагах. Она почти перешла на мою сторону, безмолвная, но явно намеренная, как я догадалась, поприветствовать меня. Я лишь взглянула на нее, но так и не смогла рассмотреть ничего под шляпкой. Конечно, голова у нее опущена, подумала я, но все-таки где же лицо? Единственное, что я успела увидеть, — кисти рук, сжимавшие ручку коляски. Дальше я не смогла сделать ни шагу.

Там были только кости. Коричневые, в пятнах, а вовсе не белые, какими обычно их представляют. И как раз в этот миг женщина наклонилась и протянула руки к коляске. Она сняла с купола черную вуаль и сунулась внутрь, причем кости громыхнули, как будто бы тонкие пальцы были унизаны деревянными кольцами. Этот звук показался мне еще страшнее самого зрелища. А при виде содержимого коляски я не сдержалась. Помню, я услышала собственный визг со стороны, словно кричал кто-то другой. Голос просто не был похож на мой.

Наверное, я потеряла сознание, потому что, когда очнулась, лицо согревали солнечные лучи, а женщина с жуткой коляской исчезла. Ко мне подошел бродяга и спросил, что со мной. Он тоже меня напугал, и я кинулась домой вся в слезах.

Через неделю я предприняла еще одну попытку. Я собиралась сначала сесть на поезд до Брайтона с вокзала Виктории, затем перейти реку по Альберт-бридж, который не могу преодолеть уже несколько лет. Но соглядатаев оказалось еще больше. Они поджидали меня.

Рядом со станцией Виктория меня поприветствовал некто сутулый в фуражке.