Техасец не смог, да и не попытался скрыть раздражение.

— "Мы предпочитаем", — зло передразнил он. — "Об этом лучше не говорить". На все вопросы — один ответ. Меня тошнит от твоих недомолвок! Вы тут вообще хоть чем-нибудь интересуетесь, или только дрожите от страха перед этой невидимой тварью?

— Те, кто задают вопросы или ищут ответы — погибают, — вздохнула девушка. — Весь воздух здесь пронизан опасностью — непостижимой, неуловимой и кошмарной. Чтобы сделать жизнь хоть немного сносной, мы должны смириться. Ничего слишком пристально не рассматривать, ни о чем не задумываться, не задавать вопросов… А эти горы недостижимы, как мираж, — и горы, и все, что лежит за горизонтом. В этой стране нет иной пищи, кроме… той, что в Храме, так что человек, задумавший исследовать ее просторы, либо вернется с полпути, либо умрет от голода. Наши невидимые глазом узы крепче любых цепей и решеток.

Джо равнодушно пожал плечами. На землю опускалась умиротворяющая мгла, раздражение погасло, едва успев разгореться.

И все же с этого дня в нем начало нарастать смутное неудовлетворение. Ни блаженный покой, ни пьянящая горечь, сочившаяся из трубок Храма, ни другая, во сто крат более пьянящая горечь страстных, ненасытных губ не могли стереть из его памяти туманного силуэта далеких гор. Пробудившееся беспокойство искало выхода, подталкивало к действиям, пусть даже и безрассудным; закаленное опасностями тело рвалось из наезженной колеи: сон — пища — любовь.

Леса и луга, везде, куда ни кинешь взгляд — леса и луга, а на горизонте — далекие, манящие горы. И — окутанные голубым сумраком недра загадочного Храма. Все чаще и чаще возникала у Техасца мысль обследовать залы, куда боятся заходить здешние обитатели, подойти к окнам, от которых они отводят глаза. Что лежит за этими лесами, этими лугами? Какую таинственную страну скрывает стена покрытых голубым туманом гор?

Джо безжалостно и безрезультатно терзал девушку расспросами. Ее народ не имел ни прошлого, ни будущего, жил в постоянном стремлении извлечь как можно больше радости из вот этого конкретного мгновения, ведь оно может оказаться последним. Возможно, такая установка закреплена уже и на биологическом уровне. Все беспокойные, любознательные натуры погибли, выжили только покорные и безропотные.

В памяти вставали яркие картины того, другого, настоящего мира — многотысячные толпы, шум и смех на улицах и бульварах городов, ослепительное сияние огней. Космические корабли вспарывали ночное небо, неслись сквозь звездную пыль от планеты к планете. Джо вспоминал схватки в барах, злобные крики и грохот, узкие лучи светло-голубого смертельного пламени, едкую вонь до костей прогоревшей плоти. Перед мысленным взором Техасца проходила жизнь во всем ее яростном великолепии, бок о бок с извечной своей спутницей, смертью; его терзала тоска по прошлому — вздорному, суматошному и все же прекрасному.

Развязка наступила закономерно и все же внезапно. В один из ясных, теплых, неотличимых друг от друга дней глаза Техасца, рассеянно скользившие по еле различимому силуэту гор, внезапно сузились; в них сверкнула холодная, опасная сталь, на скулах заиграли желваки.

— Все, — процедил он сквозь стиснутые зубы, а затем стряхнул со своего плеча голову девушки и вскочил на ноги. — Больше не могу.

— В чем дело? — испуганно пробормотала она, поднимаясь с ярко-желтого песка. — Что с тобой?

— Я ухожу — куда угодно, хоть к чертовой бабушке. Скорее всего — туда, в горы. Ухожу сейчас, сию же минуту.

— Но… так значит, ты хочешь умереть?

— Лучше сдохнуть, чем такая… не то жизнь, не то смерть.