Нансен для Чехова был воплощением его идеала: в человеке все должно быть прекрасно — лицо, одежда, поступки. Чехов решил даже написать пьесу о «людях во льдах». Для «вхождения в материал» был разработан план поездки в Норвегию. Найдены были спутники-переводчики, назначены сроки поездки — осень 1904 года. Но болезнь рассудила иначе. Лето унесло Чехова.
Нансену в это время было сорок три года. Он прожил еще двадцать семь лет. И это не были годы почивания на лаврах. Неустанный труд, участие в подготовке новых экспедиций «Фрама» (Нансен благородно уступил возможность бороться за достижение Южного полюса Амундсену), поход по Ледовитому океану в устье нашего Енисея…
Норвежцы предложили Нансену стать королем. Он отказался полушутя-полусерьезно: «Я атеист. А король, по конституции, должен быть человеком верующим».
В нашей стране Нансен был несколько раз по делам путешествий. «Я полюбил эту огромную страну… с ее обширными равнинами, горами и долинами». Сибири он предсказал великое будущее ив 1914 году считал, что это будущее недалеко.
А в 1921 году, во время страшного голода после засухи и разрухи, Нансен приехал в Поволжье, чтобы увидеть, как и чем помочь голодающим. Его именем, энергией, его благородством и бескорыстием был освящен хлеб, купленный на жертвенные деньги. Сам он, ни минуты не колеблясь, потратил на помощь голодающим волжанам полученную в 1922 году Нобелевскую премию мира — сто двадцать две тысячи крон золотом.
Любопытно, что соратником Нансена в благородной помощи России в трудное время был Отто Свердруп, тот самый, с которым Нансен пересек на лыжах Гренландию…
Таким был норвежец, воплотивший в себе все лучшее, что есть у народа его страны, считавший главным своим назначением в жизни сближать народы уважением друг к другу. На родине есть ему памятники. Я думаю, и на Волге памятник Нансену был бы очень уместен.
Плавать по морю
…После ужина он расстелил на столе карту, разгладил ее жилистыми руками и оглядел нас добрыми слезящимися глазами:
— Плавать по морю необходимо…
Я попросил Альму перевести ему окончание знаменитого изречения: «Жить не так уж необходимо». Старик встрепенулся:
— А вы откуда это знаете?
Так началась беседа о море, о моряках-норвежцах, о том, что в этих местах море всегда было главным кормильцем и что плавать по морю было в самом деле необходимо. Мы расспрашивали, старик посасывал трубочку и отвечал спокойно, неторопливо, напомнив мне знакомого капитана, который говаривал: «Милый, я так много видел, что мне и врать не надо».
Но оказалось, Свейн Муляуг, которого мы посчитали за старого капитана, сам никогда не плавал. Мать почему-то не захотела, чтобы сын, как все в роду, сделался моряком. Возможно, другой кто-нибудь сбежал бы попросту на корабль. Но он не ослушался матери, однако и моря не разлюбил. Он взялся изучать море и жизнь моряков и так преуспел, что, когда освободилось очень почетное место директора Морского музея в Осло, все справедливо решили пригласить на это место Свейна Муляуга.
Нам сказали: «Нет в Норвегии человека, который лучше бы знал историю мореплавания, жизнь моряков, все, что связано с кораблями и странствиями». Старик прилетел из Осло, чтобы встретиться с нами и показать древнюю часть морского пути, превращенную теперь в заповедную зону.
Утром Свейн Муляуг повел нас на маленький катерок, и вместе с ним мы целый день плыли вдоль побережья южной части Норвегии среди островов, маяков, весельных, парусных и моторных судов — попутных и встречных. Было ветрено, но старик ничего не надел поверх синей полотняной рубашки и не покрыл голову. Он посасывал крючковатую трубку, махал рукой узнававшим его матросам и хвалил капитана нашего катерка: «Хороший моряк — осторожный моряк». |