|
Все думают, что я слабенькая девочка. Однако люди – они не такие, какими выглядят. Сказав это, она хихикнула, словно в добавление к сказанному. – А я вот замучался совсем. – Извини, весь день тебя за собой таскала. – И все-таки здорово, что получилось с тобой поговорить. Мы ведь и не говорили с тобой до этого никогда только вдвоем. Сказал я так, а сам даже если бы попытался вспомнить, что сказал, не смог бы. Она машинально теребила пепельницу на столе. – Если не трудно – в смысле, если тебе не в тягость – может, встретимся еще? Я, конечно, понимаю, что сейчас не те обстоятельства, чтобы об этом говорить. – Обстоятельства? – удивился я. – В каком смысле, не те обстоятельства? Она покраснела. Видно, удивление мое было черезчур сильным. – Не могу объяснить толком, – сказала Наоко, точно оправдываясь. Она закатала рукав курточки до локтя и опять спустила. В электрическом освещении пушок на ее руках приобретал красивый золотистый оттенок. – Я не имела в виду обстоятельства. Я по-другому хотела выразиться... Она оперлась локтями о стол и какое-то время сидела, уставившись в календарь на стене. Словно надеясь выискать там подходящее выражение. Но, конечно, ничего подобного там не нашла. Она вздохнула, закрыла глаза, потрогала заколку. – Да какая разница? – сказал я. – Все равно я, вроде, понял, что ты имела в виду. Хотя тоже, правда, не знаю, как это выразить. – Не могу объяснить толком, – сказала она, вздохнув. – Последнее время постоянно такое случается. Хочу что-то сказать, а слова выходят только какие-то не те. Или просто не то что-то говорю, или совсем что-то противоположное. А пытаюсь поправиться, еще больше запутываюсь, в сторону ухожу, и тогда вообще не могу понять, что вначале сказать хотела. Как будто я на две половинки разделилась и бегаю то сама за собой, то сама от себя. Стоит в центре чего-то такая толстенная колонна, и вокруг нее я сама с собой в догонялки играю. И каждый раз самые нужные слова у меня другой, а я, которая тут, никак ее догнать не могу. Наоко подняла лицо и посмотрела мне в глаза. – Понимаешь, что это за ощущение? – Такое ощущение у каждого бывает, у кого чаще, у кого реже, – сказал я. – Каждый хочет высказаться, а когда точно выразиться не может, злится. Она была как будто разочарована моими словами. – Это не то, – сказала она, но больше ничего объяснять не стала. – Неважно, все равно давай встретимся. Все равно по воскресеньям вечно дурака валяю, да и полезно пешком ходить. Мы вместе сели на поезд метро Яманотэ, а на станции Синдзюку Наоко пересела на центральную ветку. Она жила в маленькой квартирке в квартале Кокубундзи. – Ну как, я теперь по-другому говорю, чем раньше? – спросила Наоко перед тем, как мы расстались. – Ну, есть немножко. Правда, не пойму, что именно изменилось. Раньше-то, если честно, хоть и видел тебя часто, а чтобы говорили о чем-то, и не помню. – Ну да, – согласилась она. – Можно, я тебе позвоню в субботу? – Хорошо, жду. Впервые я Наоко встретил весной в тот год, когда был во втором классе старшей школы. Она тоже училась во втором классе миссионной старшей школы для девочек со старыми традициями. Школа была таких нравов, что на тебя скорее могли показывать пальцами, говоря: «Шариков не хватает», учись ты черезчур усердно. Был у меня близкий друг Кидзуки (не то что близкий, а буквально единственный), а Наоко была его подругой. Кидзуки и Наоко играли в дочки-матери с того времени, как себя помнили, а дома их были меньше чем в двухста метрах друг от друга. Как и у других пар, сложившихся еще с игры в дочки-матери, отношения их были весьма открытыми, и незаметно было за ними такого сильного желания быть наедине друг с другом. |
