– Да успеется. Как еду принесут, пойду. Неважно. Я тебе есть-то не мешаю?
– Да какое там, я уже, тем более, все съел, – сказал я.
Поскольку за свой столик уходить она не собиралась, я заказал кофе. Хозяйка унесла тарелки и взамен оставила сахар и сливки.
– А почему ты не отозвался на лекции, когда отмечали? Ты же Ватанабэ? Ватанабэ Тору, правильно?
– Да, правильно.
– Так почему ты не отозвался?
– Да настроения сегодня не было.
Она опять сняла свои очки, положила их на стол и уставилась на меня, точно на клетку с диковинным животным.
– Настроения сегодня не было, – повторила она. – Знаешь, ты разговариваешь, прямо как Гемфри Богарт (Humphrey Bogart). Насмешливо, с достоинством.
– Ну ты скажешь тоже. Я человек простой. Каких много.
Хозяйка принесла кофе и поставила передо мной. Я потихоньку пил его, не кладя ни сахар, ни сливки.
– Во, ни сахар, ни сливки не кладешь?
– Да я просто сладкое не люблю... А ты что подумала? – терпеливо объяснял я ей.
– А где так загорел?
– В походы ходил, недели по две на ногах. Туда-сюда. С рюкзаком и спальником. Вот и загорел.
– А куда ходил?
– В Канадзаве обошел весь полуостров Ното. до Ниигаты ходил.
– Один?
– Ну да... Кое-где, бывало, правда, кто-то пристраивался вместе.
– А романов не было? Познакомился, там, с девушкой где-нибудь по дороге, и все такое.
– Роман? – удивился я. – Слушай, ты что, вообще не соображаешь, что ли? Какие романы, когда ходишь с одним спальным мешком, борода вот такая?
– И всегда так один в походы и ходишь?
– Ну да.
– Любишь быть один? – сказала она, подперев рукой подбородок. – Путешествовать в одиночку, есть в одиночку, на лекциях сидеть в одиночку.
– Один быть никто не любит. Просто насильно никого с собой общаться не заставляю. От этого одни разочарования.
Она прикусила дужку очков и низким голосом произнесла:
– «Никто не любит одиночества. Просто я не люблю разочарований.» Будешь мемуары писать, так и напиши. – сказала она.
– Спасибо.
– Зеленый цвет тебе нравится?
– Это ты к чему?
– Потому что на тебе водолазка зеленая.
– Не так чтобы люблю. Какая разница, какой цвет?
– Не так чтобы люблю. Какая разница, какой цвет? – повторила она за мной вслед и спросила. – Мне нравится, когда так говорят. Как будто стену белят свежей известкой. Тебе так говорил кто-нибудь?
– Не-а.
– Меня Мидори (яп. "зеленый ") зовут. Но зеленый цвет мне совсем не идет. Странно, да? Как-то чересчур, не кажется? Как заклятие какое-то. А старшую сестру зовут Момоко (момо – яп. "персик "). Смешно, да?
– И как, идет ей розовый цвет?
– Знаешь, очень идет. Как будто родилась, чтобы в розовом ходить. Вот ведь несправедливо как.
На ее стол принесли еду, и юноша в индийской клетчатой рубахе позвал ее: «Мидори! Еда пришла.» Она махнула ему рукой, мол, поняла.
– Ватанабэ, а ты конспект ведешь? По «Истории драмы II»?
– Конечно.
– А можешь одолжить? Я пару лекций пропустила, а в группе не знаю никого...
– Конечно, могу.
Я вытащил из портфеля тетрадь, проверил, не было ли в ней чего лишнего, и протянул Мидори.
– Спасибо. А ты послезавтра в универ придешь?
– Угу.
– Тогда, может, придешь сюда к двенадцати? Я тебе конспект отдам, и заодно пообедаем вместе. У тебя ведь несварений не случается, если ешь не один?
– Да ладно тебе... Но не стоит за это взамен ничего такого. Подумаешь, конспект одолжил. |