Я вам буду особенно благодарен; и очень рад, что этот случай
доставил мне удовольствие с вами познакомиться...
Майор, как видно из этого, решился на сей раз немного поподличать.
- Напечатать-то, конечно, дело небольшое, - сказал чиновник, - только я
не предвижу в этом никакой для вас выгоды. Если уже хотите, то отдайте тому,
кто имеет искусное перо, описать это как редкое произведение натуры и
напечатать эту статейку в "Северной пчеле" (тут он понюхал еще раз табаку)
для пользы юношества (тут он утер нос) или так, для общего любопытства.
Коллежский асессор был совершенно обезнадежен. Он опустил глаза в низ
газеты, где было извещение о спектаклях; уже лицо его было готово
улыбнуться, встретив имя актрисы, хорошенькой собою, и рука взялась за
карман: есть ли при нем синяя ассигнация, потому что штаб-офицеры, по мнению
Ковалева, должны сидеть в креслах, - но мысль о носе все испортила!
Сам чиновник, казалось, был тронут затруднительным положением Ковалева.
Желая сколько-нибудь облегчить его горесть, он почел приличным выразить
участие свое в нескольких словах:
- Мне, право, очень прискорбно, что с вами случился такой анекдот. Не
угодно ли вам понюхать табачку? это разбивает головные боли и печальные
расположения; даже в отношении к геморроидам это хорошо.
Говоря это, чиновник поднес Ковалеву табакерку, довольно ловко
подвернув под нее крышку с портретом какой-то дамы в шляпе.
Этот неумышленный поступок вывел из терпения Ковалева.
- Я не понимаю, как вы находите место шуткам, - сказал он с сердцем, -
разве вы не видите, что у меня именно нет того, чем бы я мог понюхать? Чтоб
черт побрал ваш табак! Я теперь не могу смотреть на него, и не только на
скверный ваш березинский, но хоть бы вы поднесли мне самого рапе.
Сказавши это, он вышел, глубоко раздосадованный, из газетной экспедиции
и отправился к частному приставу, чрезвычайному охотнику до сахару. На дому
его вся передняя, она же и столовая, была установлена сахарными головами,
которые нанесли к нему из дружбы купцы. Кухарка в это время скидала с
частного пристава казенные ботфорты; шпага и все военные доспехи уже мирно
развесились по углам, и грозную треугольную шляпу уже затрогивал трехлетний
сынок его; и он, после боевой, бранной жизни, готовился вкусить удовольствия
мира.
Ковалев вошел к нему в то время, когда он потянулся, крякнул и сказал:
"Эх, славно засну два часика!" И потому можно было предвидеть, что приход
коллежского асессора был совершенно не вовремя; и не знаю, хотя бы он даже
принес ему в то время несколько фунтов чаю или сукна, он бы не был принят
слишком радушно. Частный был большой поощритель всех искусств и
мануфактурностей, но государственную ассигнацию предпочитал всему. "Это
вещь, - обыкновенно говорил он, - уж нет ничего лучше этой вещи: есть не
просит, места займет немного, в кармане всегда поместится, уронишь - не
расшибется". |