Ты мое осеннее наваждение. Кстати, сегодня выпал снег: залепил стекла чудесной пухлой полосой. Он такой чистый, сахарный… Обожаю сильные снегопады, они успокаивают, какие-то детские надежды пробуждаются… А у вас нет снега?
— Что ты! Здесь четырнадцать градусов тепла, я хожу в одном пиджаке.
— Все равно, не стой подолгу у открытого окна, как ты любишь, а то тебя продует. В это время года простуды так коварны. И не заглядывайся на итальянок, у них очень ревнивые мужья! Еще пристрелят…
— Я в Милане, а не на Сицилии. А единственная дама, с которой мне постоянно приходится общаться, — это переводчица. У нее роскошные вьющиеся волосы — чем-то напоминают твои. Фигура тоже практически безупречна. На расстоянии двадцати шагов кажется, что ей лет тридцать, на расстоянии десяти шагов даешь ей все сорок, а при самом ближайшем рассмотрении выясняется, что она примерно моя ровесница. Если не старше. Лицо у нее, по-моему, подтянутое, но кожа на шее и на кистях рук ужасает. Просто мумия из фильма ужасов. И потом, она такая смуглая: ее будто полили оливковым маслом и специально прокоптили.
— Вот и «чудесно. Твое описание мне очень понравилось. По крайней мере, моя кожа в идеальном состоянии. Да?
— Не стану спорить.
— А повод для спора в данном случае отсутствует. Ну, давай прощаться, или ты разоришься на телефонных разговорах.
— Я целую тебя, моя идеальная трещотка. До завтра.
— И я тебя целую. Пока, милый.
Николас прилетел пятнадцатого ноября, но еще несколько дней их общение продолжало оставаться телефонным; он не вылезал из каких-то деловых разъездов и был слишком занят, чтобы выкроить хоть час. Полин уже не осмеливалась морочить ему голову подробным описанием своих переживаний: чрезмерное напряжение двух последних недель Николаса явно утомило и раздражило. В четверг он позвонил утром и сухо сообщил, что около двух часов освободится, и будет готов принять ее и посмотреть окончательные варианты буклетов и макеты обложек. Полин лихорадочно начала прихорашиваться, но тут снова зазвонил телефон.
— Полин? Привет, это Марша. Босс сказал, ты сегодня приедешь. Я хотела предупредить: у него четырнадцатого был день рождения. Он никогда об этом не говорит и не принимает от сослуживцев даже невинных подарков, но поздравить его можно — по возможности самыми тусклыми и дежурными словами.
— Ох, Марша… Знать бы заранее… Ладно, спасибо, что поставила в известность.
Положив трубку, Полин предприняла отчаянный мозговой штурм. От других он может сколько угодно не принимать никаких презентов, но она просто обязана что-то ему преподнести. Может, диск с хорошей музыкой? Идея неплоха. Полин почти утвердилась в ней, но затем ее мысли приняли другое направление. Через месяц, на Рождество, она подарит ему диск с какими-нибудь старомодными блюзами — это будет мило и своевременно. А сейчас нужно нечто посвоеобразнее. Уж если ее слова и чувства стереотипны до оскомины, то хотя бы подарок должен быть оригинальным. По словам Марши, он коллекционирует кактусы. Вот! Она приобретет самую необычную и диковинную колючку. В конце концов, это не марки и не монеты: пусть даже окажется, что такой сорт у него уже есть, — все равно двух одинаковых кактусов не бывает.
Расхаживая через час по специализированному цветочному магазину, Полин то и дело издавала потрясенные возгласы, громко выражая свое изумление. До сего момента она была наивно уверена, что все толстые игольчатые сардельки болотного цвета зовутся просто кактусами. Она понятия не имела, что некоторые из них именуются ехиноцереусами, а другие маммиляриями. Впрочем, они ее не воодушевили. Внимание Полин привлекли лобивия изменчивая красно-белая и ребуция седая изящная — собственно, именно названия и потрясли ее воображение. |