|
В Новосибирск тоже ездил, а как же. Последний раз, кажись, году в восемьдесят восьмом. Или когда у нас Брежнев-то помер? Когда помер Брежнев, не помнил никто из присутствующих, потому сошлись, что вполне мог и в восемьдесят восьмом. — Тогда еще подумал: строют и строют. И всё вверх да вверх. Человек при земле должен жить, чтобы потом в нее же и уйти, когда срок придет, а не под небом ногами болтать. Вот и понастроили кирпичей, а жить в них, получается, нынче никак невозможно. К Фрэнсису Кирила Кирилыч отнесся с любопытством: — А тебя-то, болезный, сюда как занесло? Когда камерунец объяснил насчет футбола, старичок покрутил головой: — Дома тебе не игралось, что ли? У вас там, поди, тепло, бананы. Как жили люди, так и живут. Жалеешь, небось, что уехал-то? Фрэнсис грустно промолчал. — Раньше, помню, все наши играли: Блохин, Понедельник, Месхи, Численко… Чемпионат Европы выигрывали! А потом стали ехать эфиопы, уж прости, парень, и весь футбол на распыл пошел… Продолжая ворчать, Кирила Кирилыч накрывал на стол. Продукты были, как говорится, экологически чистые: морковь, мелкая вареная картошка, странноватого вида капуста, всякие травки, зеленый лук с непривычно жесткими перьями. — На огороде что росло, то и осталось почти все, — пояснил Кирила Кирилыч, аккуратно поставив в центр стола глиняный горшочек с медом. Мед был явно свежий, ароматный и текучий. — А это у вас откуда, Кирила Кирилыч? — удивилась Лариса. — Прошелся на днях, тут недалеко пчелки дикие жили. Как жили, так и живут… Я и добыл чуток. — На дерево, что ли, лазили? — с сомнением спросил Антон. — Так и лазил, чего тут. За разговорами поспела зайчатина. Когда старичок принялся раскладывать мясо по древним тарелкам с бледно-голубой надписью «Общепит», Антон крякнул и полез в рюкзак за коньяком. Кирила Кирилыч внимательно осмотрел бутылку «Реми Мартена», одобрительно покивал и добыл из самодельного буфета граненые стопочки. — Наливай, парень, — велел он почему-то Фрэнсису, что тот незамедлительно и сделал. Потом они курили, сидя на травке — все, кроме Кирилы Кирилыча, который по старости вынес себе табурет. Курили крепкий самосад, хранившийся у лесника еще со старых времен — «настоялся», как сказал сам старичок, сделав первую затяжку. За домом довольно буйно рос свежий табачок, так что на сей счет волноваться не приходилось. — Кирила Кирилыч, — сказала Лариса, — а как так вышло, что у вас тут почти все цело, никакой разрухи? — Так руками же сделано, а не роботами вашими, — усмехнулся старик. — Вон «Урал» стоит — руина руиной. Чуть без присмотра — тут же и развалилось. А вот тубаретка. — Кирила Кирилыч щелкнул большим желтым ногтем по своему трону. — Я ее сам сделал, тут даже гвоздей, и тех нету. Гвоздь он что? Он железо. Сгнил — тубаретку выбрасывай. А тут гнить нечему, дерево хорошее, крепкое… Так что вы, ребята, оставайтесь-ка у меня жить, — без всякого перехода продолжил Кирила Кирилыч. — Места вроде хватает, девке угол чем-нибудь отгородим от сраму, как-нибудь проживем. А то ведь зима скоро, куда вас несет? Антон и Фрэнсис переглянулись. У Антона давно уже появилась мысль переговорить с лесником насчет приюта. В самом деле, место удобное, обжитое, от людей далеко, вряд ли сюда кто-то придет — хотя они же вот набрели, ну да ладно. А сам Кирила Кирилыч — кладезь знаний, которых у них нет и не будет. — Если вы не против, мы — с удовольствием, — выразил общую мысль камерунец. — Вот и ладно, — удовлетворенно кивнул Кирила Кирилыч и погасил самокрутку, растерев ее о широкую мозолистую ладонь. И стали они, словно в сказке, жить-поживать и добра наживать. |
