|
— Я тут грибы нашел, белые… Камерунец не отвечал, и Антон оглянулся через плечо. И замер. Позади, шагах в десяти, стоял на задних лапах крупный, килограммов на четыреста, бурый медведь и подслеповато смотрел на него своими маленькими злобными глазками. Антон, оцепенев, сидел на корточках и судорожно пытался вспомнить, что говорил им Кирила Кирилыч о повадках медведей. Не приваживать человеческой едой, так он уже вот он, его и приваживать не надо… Замереть? Это вроде не про медведей и не Кирила Кирилыч, это он в какой-то книжке вычитал, вроде про львов или тигров… Напугать медведя? Вроде есть такой вариант… И как? Закричать: «Бу-у-у!»? Медведь стоял, чуть покачиваясь и сложив лапы на животе, словно Гитлер на портретах. Нападать он, кажется, не собирался, но и не поздороваться же подошел. Заслуженный ИЖ был заряжен жаканами. Жакан, по легенде — пуля как раз против медведя, но Кирила Кирилыч жакану не доверял, говоря, что это все выдумки, и приводя в качестве эксперта почему-то писателя Пришвина. Тем не менее у Антона был заряжен именно жакан, выбирать не приходилось, но вот беда, ИЖ стоял, прислоненный к дереву, в полутора метрах. Дотянуться нельзя, допрыгнуть — вроде бы можно, но ведь надо еще взвести курки, выстрелить… Медведь пошевелился и заурчал, словно прочитал опасные мысли Антона. «Нож на поясе, — подумал Антон. — Хороший охотничий нож, заботливо заточенный вчера… Вот только против такого танка с этим ножом выступать бессмысленно. Это только в охотничьих байках медведю в морду шапку бросают, а пока он в недоумении стоит, горло режут. Опытный таежник еще сумел бы, тот же Кирила Кирилыч рассказывал, что надо косолапому брюхо вспороть, и, считай, победил. Но медведь-то ждать не будет, голову сорвет…» По спине под курткой потекли струйки ледяного пота, и Антон не был уверен, не протечет ли он от страха где-то еще. Медведь переступил с ноги на ногу, оглушительно взревел, и Антон бросился к ружью. Схватил ИЖ, перекатился, больно угодив ребрами на торчащий сучок, и сидя выстрелил в зверя. Вернее, в ту сторону, где зверь вроде как был, потому что в прыжке и перекате Антон утратил ориентацию и пальнул совсем не туда. Медведь надвигался, растопырив лапы и раззявив огромную пасть. Пахло от него омерзительно — дохлятиной и тухлятиной. Антон подумал, что так, наверное, пахнет смерть. Он выстрелил из второго ствола, и пуля рванула шкуру на медвежьем плече. Кажется, брызнула кровь, но гигант не обратил на рану ни малейшего внимания и занес лапу с жуткими когтями над головой Антона. Кирила Кирилыч говорил, что медведь иногда сразу не убивает, а снимает скальп. Играется… Антон закрыл глаза, выставив перед собой бесполезное ружье. Медведь угрожающе взревел еще раз и обрушился на человека всей тяжестью почти полутонной туши. Яркое августовское солнце для Антона погасло. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Мы ощущаем в себе животное, которое тем сильнее, чем крепче спит наша духовная природа. Это — чувственное пресмыкающееся, и его, по-видимому, нельзя всецело изгнать, как и тех червей, которые водятся даже в здоровом человеческом теле. Генри Дэвид Торо «Уолден, или Жизнь в лесу» Медвежатину Антону пару раз есть приходилось, но в ресторанах — замаринованную, должным образом обработанную, приготовленную с различными специями. Вещь была вкусная, но как ее готовить в менее приспособленных условиях, он представлял слабо. Зато представляла Лариса, которая уже жарила на костре вырезанный из медвежьего бедра ломоть мяса. — Самое вкусное, — говорила она, поворачивая надетый на прутик шипящий кусок, — это лапы. Но с ними возиться долго да и жарить лучше в духовке. В идеале — шерсть выщипывать, а не обдирать шкуру… А еще главное убрать жир, он вонючий. |
