Ярецки невесело усмехнулся:

— Да не лишит вас господь святой вашей веры, и да ниспошлет он нам приличные сигареты…

Правой, здоровой рукой он взял с полки в тумбочке пачку сигарет и протянул ее Флуршюцу.

Врач указал на переполненную пепельницу:

— Не надо так много курить…

Вошла Матильда, сестра милосердия:

— Забинтовать?.. Или еще рано, доктор?

Сестра Матильда выглядела так, словно только что вышла из ванны. Лицо ее у самых волос было усеяно веснушками.

Флуршюц сказал:

— Паршивая штука эти газы.

Проследив еще за тем, как сестра бинтовала руку, ом ушел к другим пациентам. Окна на обоих концах широкого коридора были распахнуты настежь, но изгнать больничное зловоние не удавалось.

Лейтенанту Ярецки ампутировали руку. Выше локтя. Майор медицинской службы Куленбек знал свое дело. То, что осталось от лейтенанта, сидело в больничном саду, в тени боскетов и разглядывало цветущую яблоню.

Внезапное появление коменданта города. Проверка. Ярецки поднялся, здоровой рукой потянулся к больной, потянулся к пустому месту. Затем встал по стойке «смирно».

— Доброе утро, лейтенант. Ну что, поправляемся?

— Так точно, господин майор, но порядочного кусочка не хватает.

Майор фон Пазенов сказал таким тоном, будто он чувствовал себя ответственным за руку своего собеседника:

— Да, тяжелая война… Садитесь, лейтенант.

— Покорнейше благодарю, господин майор. Комендант спросил:

— Где вас ранило?

— Меня не ранило, господин майор… Это газы. Майор взглянул на культю лейтенанта:

— Ничего не понимаю… Газы, по-моему, душат…

— Они и так тоже действуют, господин майор. Немного подумав, комендант произнес:

— Нерыцарское оружие.

— Несомненно, господин майор.

Оба думали о том, что и Германия тоже применяет это нерыцарское оружие. Но промолчали.

Потом комендант спросил:

— Сколько вам лет?

— Двадцать восемь, господин майор.

— В начале войны газов еще не было.

— Нет, господин майор, кажется, не было.

Солнце освещало длинную желтую стену больницы.

В голубом небе белели облака. В черной земле садовой дорожки крепко сидел гравий, а по краю газона полз дождевой червь. Яблоня была похожа на огромный белый букет.

От дома шел доктор Куленбек. На нем был белый халат.

Комендант сказал:

— Желаю вам скорейшего выздоровления.

— Покорнейше благодарю, господин майор, — ответил Ярецкн.

Доктор Флуршюц и лейтенант Ярецки шли из госпиталя в город. На дороге то и дело встречались выбоины: по ней ездили грузовики с железными шинами, — резины больше не было.

Умолкнувшая во время воины фабрика толя устремляла в застывшим воздух свои тонкие черные жестяные трубы. В лесу щебетали птицы.

Пустой рукав кителя лейтенанта был приколот английской булавкой к карману.

— Странно, — сказал Ярецки, — как только я лишился левой руки, правая стала виснуть точно гиря… Мне даже хочется, чтобы и ее оттяпали.

— Вы, наверно, симметричный человек. Инженеры любят симметрию.

— А знаете, Флуршюц, иногда я начисто забываю, что у меня была когда-то такая профессия… Вам этого не понять: ваша профессия осталась при вас.

— Да нет, знаете ли, не совсем: я был скорее биолог, чем врач…

— Я подал заявку в АЭГ, — теперь везде нужны люди… Но что я опять сяду за чертежную доску, этого я представить себе не могу… Как по-вашему, сколько народу погибло на всех фронтах?

— Бог его знает, пять миллионов, десять.