— Ты слышал, Матиас, что сказала гора: час пробил.

— Да, — ответил Матиас, — гора кое-что сказала, она просила, чтобы ты оставил ее в покое.

Мариус был сильно возбужден, он чуть ли не рвал на себе волосы, на манер итальянцев, когда их переполняет отчаяние.

— Канатка оборвалась, — кричал он, — неужели ты не видишь в этом знака?

— Вот как? Канатная дорога оборвалась? — спросил я, подходя к спорившим. — А вы, Мариус, были при этом?

— Сам видел, как лопнула, видел, как вагон полетел в пропасть. — Его глаза бесновато сверкали.

И верно, ведь он пошел тогда в сторону канатной дороги. Может быть, поэтому я и не пожелал услышать шум крушения?

— Горе надоело держать дорогу, — спокойно ответил Матиас, — она прекрасно обошлась без тебя.

— Гора сделала предупреждение, — прошипел Мариус.

— Вот именно, — не уступал Матнас-с-горы, — она предостерегла вас, нижних… Она хочет, чтобы от нее отстали. Можешь передать это своим.

В проеме окна показалась мамаша Гиссон. Она слегка перегнулась через гущу горных гвоздик, пышной прядью свисающих с подоконника, и улыбнулась нам.

— И ты здесь, господин доктор? — сказала она. — И все оттого, что гора чего-то сказала.

Мариус полоснул ее взглядом.

— Мне она подала весть… Горы грозят, сама земля грозит… слишком долго испытывали ее терпение… прошло бабье время!

— Может, и правду говоришь, — мягко сказала мамаша Гиссон, — худые настают времена.

Мариус сверкнул белозубой улыбкой.

— Закрой-ка окно, мамаша, идет новое время, наше прозрение идет.

— Да, — ответила старуха, — этого, видно, не миновать.

— Шел бы ты спать, Мариус, — посоветовал Матиас-с-горы.

— Нет! — крикнул Мариус. — Лучше пой вместе со мной.

И он заголосил:

— Канатка сковырнулась — другие времена!

— Ну, чего молчишь? — спросил он, видя, что Матиас не собирается подпевать.

— Надо же так нализаться, — сказал Матиас-с-горы.

Мариус стал вдруг серьезным.

— Может, и так, — ответил он и повернулся, чтобы уйти. Но, сделав несколько шагов, снова затянул:

— Канатка сковырнулась — другие времена!

Люди, еще не успевшие разойтись по домам, смотрели на него во все глаза.

Матиас Гиссон рассмеялся:

— Вот дурень проклятый!

— Дурень-то дурень, — подала голос из окна мамаша Гиссон, — только теперь, видать, его время.

— А почему бы и нет, мамаша, — сказал я, — в Нижней деревне на него простаков хватает.

— Но гору ему не провести, — заметил Матиас.

— Гору — нет, а людей очень даже можно, — сказала мамаша Гиссон.

— А расплачиваться будет Ветхи, — предположил я.

— Между ним и Ветхи не велика разница, оттого он его и ненавидит.

Я не понимал ее.

— Ветхи тоже меня боится, — добавила она.

— Ему пока не до боязни, он сейчас у меня, сидит с ребенком. Послать его домой, мамаша?

— Да. А своих уложи спать. Теперь уж тихо будет.

— Спасибо, мамаша. Только это я и хотел узнать.

И я направился восвояси. Потом отослал домой Ветхи, уложил в постель Розу и сам пошел спать.