Не успел «верхний» Капуцци произнести эти слова, как «нижний», вне себя от ярости, вскочил с места с лицом, в котором, казалось, полыхали все огни ада, и, грозя обоими кулаками своему двойнику, завизжал:

— Нет, ты этого не сделаешь! Не сделаешь, негодяй, мерзопакостный Паскуале! Хочешь потерять Марианну, пес шелудивый? Хочешь швырнуть ее на шею проклятому плуту? Ее, сладостную Марианну, твою жизнь, твою надежду, твое единственное достояние! Ну, погоди-ка! Погоди, дурак набитый! Увидишь, чем это для тебя кончится! Твои же кулаки тебя изобьют! Так изобьют, что и про пир, и про свадьбу позабудешь!

Но и «верхний» Капуцци сжал, как и «нижний», кулаки и кричал в такой же ярости таким же визгливым голосом:

— Отправляйся-ка ты ко всем чертям, проклятый, безмозглый Паскуале, скупердяй-жадюга, старый фат, одуревший от любви, расфуфыренный осел с бубенцами на башке! Вот поди ж ты, дух из тебя повышибаю, чтоб неповадно было тебе навязывать подлые козни честному, доброму, благочестивому Паскуале Капуцци.

И осыпаемый страшнейшими ругательствами и проклятиями «нижнего» Капуцци, «верхний» стал один за другим описывать грехи, которые были на совести старика.

— А ну, попробуй только, — угрожающе закончил он свой рассказ, — попробуй, Паскуале, старая, сбрендившая от любви обезьяна, разрушить счастье этих молодых людей, которых само небо выбрало друг для друга!

В этот момент в глубине сцены появились Антонио Скаччати и Марианна, соединенные объятием. Хоть и плохо держался на ногах старик, но ярость придала ему силы и проворства. Одним прыжком очутился он на сцене, выхватил шпагу из ножен и бросился к мнимому Антонио. Но тут он почувствовал, что сзади кто-то крепко держит его. Это был офицер из папской гвардии, обратившийся к нему строгим голосом:

— Придите в себя, синьор Паскуале, вы в театре Никколо Муссо! Сами того не желая, вы сегодня сыграли великолепную роль! Ни Марианны, ни Антонио вам здесь не найти.

Те, кого Капуцци принял за эту пару, подошли вместе с другими актерами. Перед глазами у него были сплошь незнакомые лица! Шпага выпала из дрожащей руки, Капуцци глубоко вздохнул, будто пробуждаясь от тяжкого сна, потер лоб, широко раскрыл глаза. Он осознал случившееся, и это пронзило его сердце; он издал истошный крик, от которого стены содрогнулись:

— Марианна!

Но зов его не мог дойти до девушки. Дело в том, что Антонио сумел не упустить момент, когда Паскуале, забыв про все на свете, бранился со своим двойником: быстро пробрался сквозь ряды зрителей к Марианне и вывел ее через боковую дверь на улицу, где его дожидался восседавший в экипаже vetturino. И вот уже мчатся они прочь отсюда, мчатся во Флоренцию!

— Марианна, — продолжал взывать старик, — Марианна! Ее нет! Она сбежала! Негодяй Антонио украл ее у меня! Вперед! За нею! Смилуйтесь, люди, возьмите факелы, ищите мою голубку! О, змей, змей!

С этими словами старик хотел уйти прочь, но офицер, не выпуская его, сказал:

— Если вы имеете в виду молодую красивую девушку, сидевшую рядом с вами, то она, сдается мне, уже давно, как только вы затеяли никчемную перебранку с актером в похожей на вас маске, выскочила из театра с молодым человеком. Если не ошибаюсь, то был Антонио Скаччати. Но вы не беспокойтесь: сразу же будут приняты необходимые меры, будет учинен розыск, и, как только найдут вашу Марианну, вы вновь увидите ее у себя. Что же касается лично вас, синьор Паскуале, то я вынужден арестовать вас из-за вашего поступка: вы собирались пролить кровь, покушаясь на жизнь того актера!

Синьора Паскуале, бледного как смерть, не способного произнести ни слова, увели те же самые полицейские, которые должны были защищать его от замаскированных чертей и призраков, и вышло так, что долгожданная ночь вместо триумфа, на который он так надеялся, принесла ему глубокое горе и он познал безумное отчаяние, столь знакомое всем обманутым старым влюбленным глупцам.