В голосе епископа звучала трогательная искренность, и, помолчав, племянник тихо сказал:

— Я понимаю, чего вы от меня хотите.

— Король Генрих Наваррский сказал, что Париж стоит мессы, — ответил епископ. — Я надеюсь, Альварик, когда ты хорошенько подумаешь, то придешь к заключению, что аббатство стоит женитьбы.

— От одной этой мысли я прихожу в ужас! — воскликнул лорд Вернем. — Это даже не брак по договоренности. Я прекрасно знаю, что подобные вещи нередко случаются в благородных семействах, а на Востоке ни одна девушка не видит жениха до свадьбы.

Он глубоко вздохнул и добавил:

— Но эта девушка, дочь Теобальда Мура, она же была помолвлена с моим кузеном.

— Жервез готов был жениться даже на дочери дьявола, лишь бы у нее было хорошее приданое, — насмешливо сказал епископ.

Лорд Вернем не мог удержаться от смеха.

— Вот за подобные высказывания я и любил вас всегда, дядя Лоример. Любой другой на вашем месте, даже если ему в голову пришла подобная мысль, облек бы ее в подобающую епископу форму.

Глаза епископа весело блеснули.

— Сейчас я разговариваю с тобой не как епископ, а как представитель семейства Вернов. Не стану скрывать, что не питал особой любви к Жервезу, и, если бы это не было очень не по-христиански, я бы сказал тебе, что от его смерти мир только выиграл.

— Даже так? — удивленно поднял брови лорд Вернем.

— Еще хуже! — коротко бросил епископ. — Найдется немало желающих рассказать тебе о поведении кузена, и мне нет смысла этим заниматься. Скажу только, что меня потрясло, как отец, кем бы он ни был, мог захотеть, чтобы его дочь вышла замуж за Жервеза.

— Что снова возвращает нас к Теобальду Муру, — сказал лорд Вернем.

— Бот именно!

— Вы, вероятно, хотите, чтобы я увиделся с ним?

— В противном случае тебе придется оставить здесь все как есть и вернуться туда, откуда ты приехал. В дебрях Африки тебе, несомненно, удастся забыть об аббатстве, и оно постепенно разрушится.

Епископ говорил ровным голосом, но от этого его слова звучали еще убедительнее.

Лорд Вернем снова поднялся и подошел к окну.

Он подумал, что нарциссы еще более золотистые, чем ему помнилось, и он был уверен, что там дальше, на берегу озера, цветут золотые калужницы.

В детстве он какого собрал их для бабушки и был горько разочарован, когда они завяли, едва он принес их домой.

Интересно, а форель по-прежнему плавает в тени старых ив? Когда-то, когда он был еще мальчиком, один из садовников научил его ловить рыбу. Это не раз пригодилось ему потом, когда он оказывался в отдаленных уголках земли и хотел поесть рыбы.

Но ни одна из рыб не могла сравниться с форелью, обитающей в реке Вернема, так же как ни один экзотический фрукт не мог быть вкуснее тех персиков, которые он тайком от садовника таскал из окруженного высокой стеной сада позади конюшен. Сейчас, наверное, этот сад совсем зарос сорняками, а в конюшнях нет лошадей, не слышно, как насвистывает грум, когда чистит черный, коричневый или рыжий бок.

Да, в конюшне и будет тихо, если только призраки лошадей жадно тянут морды из своих стойл за морковкой или яблоком.

И в длинной картинной галерее тоже одни призраки, там, где так хорошо было не только играть в прятки, но и кататься по сверкающему полу.

— Ступайте отсюда, мастер Аларик, — говорили горничные. — Пришли в грязных сапогах и все испачкали!

Но на кухне его всегда ждал пряник или большая гроздь винограда.

Когда он стал старше и начал ездить на охоту, повара срезали ломтики с висящих на потолочных балках окороков и упаковывали в серебряную коробочку, которую укладывали в специальный кармашек на седле.

Весь дом и сад были наполнены для него воспоминаниями.