Мальчишка моих лет снялся на фоне густого леса. Он стоял по колено в сочной зелёной траве, широко расставив ноги и держа под мышкой простой шлем — вроде тех, что носили викинги (настоящий, а не с рогами)[6] Другую руку он держал на рукояти висящего на левом бедре то ли меча, то ли шпаги, не разобрать — короче, какого?то длинного холодного оружия. Мальчишка был одет в длиннополую, почти до колен, кожаную куртку, тут и там укреплённую рядами металлических заклёпок, с продолговатыми металлическими пластинами на плечах, руки от локтей до запястий закрывали тоже кожаные с клёпками наручи. Вид он имел серьёзный и даже хмурый — подбородок вперёд, лицо загорелое, русые недлинные волосы в беспорядке, между сведённых бровей морщинка, глаза — не понять, какие. На меня он совершенно не был похож, но я понял, что это и есть Юрка. Мой загадочный двоюродный брат и хозяин этой комнаты.

   Не отходя от стола, я тяжело задумался. Итак, мой кузен — ролевик, читающий детские детективы. Не шикарно… но главное — не вяжется с этой комнатой. Совершенно не вяжется, коренным образом не вяжется. Я бы сказал, что тут живёт очень серьёзно относящийся к жизни человек.

   Ролевики не то чтобы казались мне смешными — смотреть?то на них и на их оружие было интересно. Скорее они вызывали у меня неприязнь. Да, неприязнь тем, что играли в вещи, в которые играть нельзя. Ну нельзя играть в рыцарей, если ты взрослый человек. Нужно или вообще бросить эту затею — или быть рыцарем. А рыцарь на выходные (в другое время адвокат, например) — издевательство. Конечно, этот Юрка не взрослый. Но всё же… Некоторый опыт общения убедил меня, что со многими ролевиками любого возраста трудно иметь дело на чисто бытовом уровне общения. Особенно с толкинутыми. А мне год жить с ним фактически под одной крышей. Ну, может он хоть не толкинутый? Неприятно обитать в одном доме с парнем, который будет на полном серьёзе именовать себя Боромир, или, не дай бог, Фродо… Что уж говорить о некоторых шизоидах, которые всерьёз считают себя эльфами!

   В лёгком расстройстве чувств я выбрался наружу из комнаты и через кухню вышел (как — сам не пойму; нет, здесь хоть план черти со стрелочками, или указатели развешивай в коридорах!) в сад. Меня немного занимала загадка, откуда такой огромный дом с таким приусадебным участком у одинокой учительницы из глубинки. Хотя — скоро я оставил эту мысль, потому что сад был отличный. Около дома — где были разные грядки и клумбы — ухоженный, а дальше вглубь — приятно запущенный, от дорожки осталось одно воспоминание. Я осторожно двинулся по ней, чтобы не пропороть ногу, но ни бутылочных осколков, ни проволоки тут не валялось. Земля была тёплой, уже совсем летней и немного колкой.

   Дом быстро скрылся из глаз за зеленью, а я вскоре оказался возле забора — из тёмных некрашеных досок, но крепкого и глухого, без щелей — в котором неожиданно обнаружилась небольшая калитка, запертая на засов, который, вопреки моим ожиданиям, был смазан и двигался легко. Чисто ради интереса я открыл калитку и выглянул наружу. Осторожно. Не знаю, почему — может, просто потому, что глупо выглядишь, выглядывая вот так в бермудах и босиком? Или… или ещё почему?

   Передо мною оказалась узкая, наглухо заросшая по краям лопухами (посредине оставался узкий проход, явно наезженный велосипедами) улочка, стиснутая заборами. Даже не улочка, какой?то проулок–переулок. Слева она упиралась в стену зелени — то ли тупик, то ли парк какой — а справа вливалась в другую улицу, пошире и не такую заросшую, но столь же «оживлённую».

   И калитка, и улочка мне понравились. Было в них что?то загадочное и таинственное, как в калитке, ведущей на болота, около которой старый сэр Генри Баскервилль был напуган до смерти знаменитой собакой своего имени.