|
Одна комната была по трём стенам заставлена книжными стеллажами. Книг было тысяч двадцать на глаз, самых разных, от детских детективов (о господи, их читает мой кузен?! Не тётя же…) до изданий классиков, выпущенных, кажется, ещё при жизни оных — оказалось, что без шуток, на самом деле при жизни, я проверил наугад пару томиков Некрасова и Пушкина. Я подумал, что, пожалуй, тут мне хватит на год нечитанного ранее. Такого количества книг у меня дома не было. Если честно — почти совсем не было. Я сколько помнил себя пользовался читалками, книги покупал очень–очень редко… и сейчас мне неожиданно показалось, что вот эти книги смотрят на меня как?то обиженно и настороженно.
Я передёрнул плечами и вышел из библиотеки. Следующая дверь показалась мне вроде бы похожей на дверь в… мою… да, мою теперь — комнату. Я открыл её. Нет. Это была не моя комната. Но… …Смешно. Эта комната вполне могла бы быть моей. Не здесь. Там. В Москве. Честное слово, это была моя первая мысль — ещё когда я только стоял на пороге и оглядывался удивлённо. Да, она была меньше моей московской (и даже здешней, пожалуй) комнаты, со старомодной тёмной мебелью и одним — правда большим, но тоже старым, всё с тем же Т–образным переплётом и маленькой форточкой — окном. Но я увидел на стене потёртые боксёрские перчатки, а на столе — хороший компьютер. Я увидел над кроватью постеры старых «металлических» групп «Manowar», «Ария» и «Мастер», которые уважал и я, а над письменным столом — портреты Гагарина и Хайнлайна[4] (это было почти невероятно, но точно такие же висели и над моим столом! Ещё тут был Высоцкий; у меня такой портрет не висел). Сбоку от окна держался на ввинченном в стену креплении газобаллонник «корнет» — у меня вот так же висели два незаконно купленных «аникса»[5] (один я привёз с собой), с другой стороны — самодельный, но отлично сработанный лук со спущенной тетивой. Я увидел в старом шкафу за раздвижным стеклом стопки явно часто используемых туристских карт, старые CD–диски с записями бардов Грушинского фестиваля, книги издания 40–х-50–х годов прошлого века — воспоминания и дневники путешественников (вот такие были и у меня, я не удерживался — часто покупал их в букинистических , потому что интересно и приятно было представлять людей, которые их читали до меня — мне почему?то казалось, что это были всё хорошие люди…). Увидел я и ещё кое?что: на самодельной полке были несколько грамот, кубков и почти даже не удивился, когда различил нарисованные и гравированные на них пистолеты, фигурки бегущих и скачущих верхом людей. Увидел тяжёлые гантели на подставке и пружинную боксёрскую «грушу» на кронштейне. Увидел гитару — поцарапанную, чернолаковую. И даже распростёршее на шкафу огромные крылья чучело орла показалось мне вдруг до глупости знакомым — хотя у меня вот такого как раз никогда и не было. Честное слово, я вполне мог бы жить здесь. Я даже головой потряс, чтобы убедиться, что не сплю. Не нужно считать меня настолько невоспитанным для того, чтобы я начал шарить по чужой комнате. Я бы и пылинки тут не стронул. И не собирался, даже если она сто раз похожа на мою, и это… м… довольно странно. Но не смотреть?то я не мог, раз уж заглянул. Письменный стол — чудовище с полуоблезшим лаком, за который после реставрации любой из московских антикварных магазинов дал бы несколько сот евро — сверху прикрывало больше прочное стекло. Просто потому, что столешница выглядела основательно порезанной и порубленной, что?то писать на ней было просто невозможно. А под стеклом лежали какие?то записки, чеки, рисунки — короче, всякая мелочь, которая должна быть на виду, но которую легко потерять. |
